Если бы мне пришлось выбирать самый героический корабль отечественного ВМФ, я бы в качестве такового обозначил не крейсер. И не линкор. И не эсминец. И даже не родное до боли субмаринистое "железо"...
Я бы назвал Героем его - славный разведывательный корабль проекта 1826 ССВ-493 "Азия".
Когда-то их, "восемнадцать-двадцатьшестых" было четверо. Сейчас осталось только два: "Беломорье" на севере и "Прибалтика" на ТОФе. "Лиру" и "Азию" списали на патефонные иголки. Жаль. "Азию" я бы поставил на Неве напротив "Авроры". Навечно. Как памятник ушедшей океанской эпохи в истории нашего флота. Но увы, "Азию" не вернуть. Осталась лишь память. И этот рассказ.
НАВСЕГДА
Сегодня именины моего корабля.
Он носил имя «Азия»; мы его называли «Чарли» -«Чарли Чарли Браво 493». Это был мой дом долгие семь лет: родной, обжитый, любимый. Любимый многими за красоту, мореходность, жизнепригодность и нелюбимый другими, лишенными всего этого на своих стареющих кораблях. Но что они могли сделать обожаемому детищу вице - адмирала Хурса, который, приезжая во Владивосток, неизменно останавливался на его борту. В эти дни корабль вскидывал на грот-стеньге красный брейд-вымпел и пел от счастья короткими и длинными пятитрелями:
- Папа пришел! Папа сошел!
А суровый Иван Кузьмич виду не показывал, бросая «Азию» в нескончаемые походы, делая ее самым ходящим кораблем того времени в ВМФ. Он доказывал нужность и пригодность этого проекта. Хурс не ошибся, хотя и был «Чарли» рожден не в лучший, по флотским меркам, день - 13 февраля 1981 года, но оказался фартовым: не потеряв ни одного из членов экипажа, прошел сотню тысяч миль через Атлантику, Индийский и Тихий океаны, однажды едва не совершив кругосветку, когда, обогнув Африку, был направлен в огонь Фолклендского конфликта, но не успел - огонь и Аргентину загасили.
Сегодня они сядут за один стол: Коляныч, Андрюша, Вовчик, Кнюча, дядя Миша, Воробей, Прокопыч, друзья с других кораблей, когда-либо ходившие с нами в походы. И будет у них весело. Так приятно весело, когда душа поет не от выпитого, а от радости видеть родные лица братьев. Они однажды взгрустнут, выпивая третий тост, который, конечно же, первым поднимет наш командир. Но это будет светлая грусть - грусть не по погибшим, а грусть по ушедшему от нас кораблю.
А я позвоню Викентьичу. Он будет ждать.
- Валер, за девочку!
- За нее, родную!
И подниму рюмку со сложенного, еще пахнущего кораблем, последнего флага ВМФ СССР, спущенного на «Азии», и выпью. Возьму флаг и поднесу к лицу...
И услышу: ментоловый запах холодной воды бухты Провидения, ванильной отдушки морозных скал острова Шемия, сандалового одора шикарного Оаху, корицы безмолвного зноя Экватора, амбры селедочных банок Калифорнийского залива и мазутно-нефтяного «шипра» бухты Золотой Рог. Все это собрано в нем и пахнет домом.
В который раз отгоню от себя глупое желание постирать Флаг и попросить жену погладить его. Он посерел, но он чист. Ему нечего стыдиться. Каждая отметина на нем - память. Он как карта тех походов.
Вот маленькая клякса в центре его полотнища - точка в центре океана: 29 севера на 140 востока. Скала Софу Ган в цепи архипелага Нампо - хищный каменный клык, поджидающий ночные корабли. Здесь когда-то пряталась американская подводная лодка «Бэтфиш», охотясь за авианосцами Императорского Флота Японии, чтобы всадить веером торпеды в борт отклоняющегося от препятствия «сентоки». А теперь «сорен сентоки» мчался в сторону Софу, чтобы перехватить американский авианосец «Мидуэй», считающий Японию и все японское, включая море, своей законной вотчиной.
- Вы не должны допустить прорыв авианосной группы через Корейский пролив в сторону Приморья! - кричали приказы из Владивостока, Улан-Уде и Москвы.
И «Чарли» старался, выполняя их: он рвал воду винтами, делал сеппуку океану своим форштевнем в безумной гонке на время, чтобы успеть разглядеть на горизонте приземистый остроносый силуэт «Мидуэя» и вцепиться в него всеми сенсорами. Устав в изматывающем четырехмесячном походе, он мчался в ночь, веря своему измотанному экипажу, клюющему носом на затемненном мостике, у экранов РЛС, у штурманских прокладчиков. Он гнал самым полным вперед, тщетно пытаясь обойти японский эсминец слежения «Юбецу», легко делающий 19 узлов по правому борту «Чарли», для которого это был почти предел.
Мы подвели тебя тогда, корабль, но ты исправил нашу ошибку. Мы сделали тебе больно, но ты терпел. Прости, что вахтенный штурман пропустил один лист при переходе с карты на карту, продолжая быть уверенным, что впереди - чистый океан; что вахтенный офицер плохо заточил свой карандаш, от чего скала Софу на планшете превратилась в «корабль на ходу, медленно смещающийся влево»; что никто не знал японского языка, когда «Юбецу», заложив 15-градусный поворот вправо, что - то «проханасил» на международном канале связи.
Ты все исправил, мистически заставив старшего помощника почувствовать опасность, и, упав на правый борт в немыслимом коордонате, прошел всего в одной миле от нашей смерти. Ты спас нас всех... Даже японец, восхищенный такой маневренностью «Чарли», вежливо закрыл глаза на нарушение территориальных вод своей страны, списав все на навигационную ошибку.
И призом стала ажурная мачта «Мидуэя», показавшаяся на горизонте после долгих дней этой гонки. Но воды Восточно - Китайского моря не принесли тебе долгожданного отдыха: ты опять мчался по шестибальному морю, удерживая авианосец на визуальном контакте, ты тяжело прыгал на коротких губительных волнах, давая нам возможность считать самолетовылеты американца, снимать его излучения и, главное, не позволять остаться ему незамеченным для полков дальней авиации, готовых сжечь авианосец по первому приказу.
А потом был страшный треск...
Трещина, похожая на сердечный шрам уставшего от жизненной гонки человека, прошла через твою надстройку - совсем рядом с тем местом, где сидели на боевом посту мои матросы и я. Было больно, я знаю, было очень больно. Эту трещину потом долго заваривали в заводе, но шрам остался на всю твою короткую, но яркую жизнь. Но ты продолжил бег: раненный, почти ослепший из-за того, что «Мидуэй» выключил всю электронику, посадил неспособные летать в такую погоду самолеты и ушел ходом, который «Чарли» дать уже не мог. Выжимая критические 12 узлов, ты все же плелся по следу авианосца и нашел большой корабль с ярко освещенной полетной палубой и высокой центральной надстройкой. Но радость сменилась очередным ударом в сердце: чтобы сбросить со спины «навязчивого русского», американцы подставили тебе танкер, закамуфлированный под «Мидуэй».
Не грусти - это было единственное поражение в твоих многочисленных кампаниях. Это был трагический поход, отразившийся на твоей карьере и вошедший в Военно-Морской учебник, чтобы не дать американскому флоту повторить подобное.
Ты забыл походы «один против всех» на учения Тим Спирит, Римпак, Асвекс, Коуп Норт, плавание в ордерах «Миссури», «Энтерпрайза», «Нимитца», «Карла Винсона», «Беллью Вуда», «Таравы», «Триполи» и десятков других боевых кораблей Тихоокеанского флота США? Вспомни, как уважительно относились к тебе канадские «Рестигуш», «Терра Нова» и «Фанди», австралийские «Дарвин» и «Хобарт», как построилась для приветствия команда джентльменов английского фрегата «Эктив», с которым ты разминулся у Фолклендов, но случайно встретился в Тихом океане.
Мы виделись с тобой в последний раз в жарком июле 1992 года. Ты был как всегда красив и ухожен, хотя на борту сохранилась всего треть экипажа. Внутри тебя была непривычная тишина и полумрак. Я зашел на ходовой мостик, дал обесточенному телеграфу «Самый полный вперед» и не стал возвращать его на «Стоп машинам» - я знал, что открытого океана ты уже не увидишь, но не хотел тебе этого говорить. Подошел к бинокуляру и навел его в сторону того балкона, на который когда-то, прыгая от радости, выскочила моя жена, заметив с четырнадцатого этажа серый силуэт «Чарли», втягивающийся в бухту Золотой Рог. Я знал, что и этого больше не будет. Все позади...
И тогда я решил сделать то, что собирался сделать давно: залез на фок-мачту под самый топ, сел на площадку, обнял железо и стал говорить с тобой, мой «Чарли». Те слова - только тебе.
А потом была встреча в моей каюте номер 15. Друзья понимающе посмотрели на мои красные глаза и налили мутной флотской жидкости, от которой я все не мог опьянеть.
Вечером мы расстались. Навсегда.
Олег РЫКОВ.
Родился в 1961 году. Служил на кораблях 38 бригады Тихоокеанского флота.
P.S. "Азия" и её три систершипа БРЗК типа "Лира", построенные по проекту 1826, именовались у натовцев кораблями класса "BALZAM"
Корабли пр. 1826 строились в Калининграде в 1978-1986.
Бортовые номера и названия: ССВ-80 "Прибалтика", ССВ-493 "Азия", ССВ-516 "Лира", ССВ-571 "Беломорье".
Водоизм. 3250/4500т.
105Х15,5Х5
ГЭУ - 2 дизеля 9000л.с., 18,5 уз.,7000миль(при 16 уз.)
Экипаж - 188 чел.
Автономность - 60 суток.
вооруж: ЗАК АК-630, БК - 2000 выстрелов.
2 ПЗРК "Стрела-3" - 16 ракет.
Настроение: призрак коммунизма
Tags: морские хиханьки
https://u-96.livejournal.com/781369.html