История соединения > История Горячих Ручьев
CCB - 503 Харитон Лаптев
харитон:
--- Цитата: Горлов Сергей от 00:01, 23 Февраля 2012, Четверг ---
--- Цитата: харитон от 17:15, 22 Февраля 2012, Среда ---Лето жаркое ,когда все горело, было в 1972 году . Красоты не было ни какой, а стоял сплошной дым от торфянников . ...
--- Конец цитаты ---
Красота же в другом -- в нашей молодости и беспечности!.. Всем привет и поздравления, Горлов.
--- Конец цитаты ---
Эт точно!!! :D
Владимир1972:
--- Цитата: Горлов Сергей от 22:53, 20 Февраля 2012, Понедельник ---"Послеобеденный отдых... ЗАМа"! Мариин прикорнул на мостике (утомился, видимо, на берегу -- при первой стоянке в Польше). Южная Балтика; перед входом в Большой Бельт. Сентябрь 1973 г.
(Фото Данилова).
--- Конец цитаты ---
Прям Ленин в мавзолее.
Горлов Сергей:
--- Цитата: Владимир1972 от 11:23, 23 Февраля 2012, Четверг ---
--- Цитата: Горлов Сергей от 22:53, 20 Февраля 2012, Понедельник ---...
(Фото Данилова).
--- Конец цитаты ---
Прям Ленин в мавзолее.
--- Конец цитаты ---
Глубоко просекал политику партии наш Замполит (прям, читаешь мысли)! Впрочем, во-многом моё отношение к нему было предвзятым. НУ НЕ МОГ Афонин постоянно держать возле себя безнадёжное г-... К тому же, парадоксальная способность Мариина иногда допускать (провоцировать) смешки в свой адрес -- хотя бы таким способом -- показывает, что мужик-то был не окончательно гнилой. Просто роль массивной "контргайки Системы" вынуждала. Выпьем и за него, простив многое. Ведь нас законтрить никому не удалось (даже в области прощения)!
Горлов.
Горлов Сергей:
... Отличный снимок Полуяна "на рулях" в походе 1972 года работы Л.Данилова. О Полуяне в моём романе была следующая новелла:
... "Хочу немного поведать Вам, Виктория, ещё о штурманском электрике Николае Полуяне. Он был по службе (как и Витька Стойлов) старше меня на полгода. Несмотря на это я с ним славно корешил. Это был всегда спокойный и вальяжно-ироничный красавец-боксёр из Прибалтики (из Риги, кажется). Так вот, во время стоянки в бухте Сьен-Фуэгоса он нас несказанно удивил. Из самой последней экскурсии на Карибский пляж, в которой был и Полуян, все вернулись несколько пьяными — кубинские военные угостили братву на жаре ромом. Из сверкающего японского автобуса на причал стали вываливаться матросы и старшины, кто без ремня, кто без бескозырки, без часов — раздарили кубинкам. Сильно шатаясь, прикладывая руку “к пустой голове”, забрались с трудом по трапу на борт. Но Полуяну показалось мало, и он втихую добавил на корабле припасённый спирт. Его развезло, и он неожиданно начал буйствовать, качать права, драться. Пришлось повозиться. С большим риском и трудом его вырубили (боксёр всё-таки), примотали крепкими концами (верёвками) к раскладушке и вынесли на ют (корму), на ветерок. Некоторое время он рыпался, громко ругался, угрожал. Ему заткнули кляпом рот, чтобы не мешал готовиться к скорому отходу. Заснул. Так и не увидел вечернее прощание с Кубой, таинственный ночной процесс лова рыбы кубинцами с лодок при свете факелов. Дальше ему грозил примерный дисциплинарный втык, но ...Полуян как-то странно исчез из вида. Через пару дней прошёл слух, что он лежит в госпитальной каюте с фатальными признаками аппендицита. К тому времени мы уже вернулись к побережью средних Штатов. Нужно было срочно оперировать. Но поднявшийся четырёхбалльный шторм не думал, как назло, прекращаться. Выждав, сколько было предельно возможно, командир решился поставить корабль вдоль ветра на растяжку двумя якорями (носовым и кормовым, что было строжайше запрещено нам здесь ведомственными инструкциями) и так оперировать. Сигнальщикам было приказано максимально усилить бдительность. После Полуян рассказывал мне, как штурман, капитан-лейтенант Поляков (его непосредственный начальник) вызвался ассистировать Доктору — тихому молодому лейтенанту по прозвищу, из-за вертикально приплюснутой формы носа, Ледокол. Когда Ледокол попросил подержать вынутые внутренности Полуяна, штурман от качки, несмотря на принятую заранее спиртовую чарку, разнервничался и стал тянуть кишки. А поскольку очень много времени потеряли разрезая мощный пресс боксёра, общий наркоз начал проходить. Полуян очнулся, и смотрел любопытно, что с ним делают. Так вот, он матом, и весьма неблагим, закричал на своего начальника: “..., штурман, что ты делаешь?! Мне же больно!..” Ну, в общем, отрезали, что было надо; зашили. Полуян ковылял потом почти героем (поэтому я и отнёсся к нему во время вышеописанной авантюры столь внимательно). А Ледоколу после похода досрочно присвоили звание старшего лейтенанта медицинской службы. ..."
(Слева виден дополнительный репитер гирокомпАса и под ним тот самый раструб матюгальника, через который Полуян однажды подслушал, как мы с Витькой Стойловым пели на мостике великую песню "День за днём идут года!.." За занавеской -- вход в штурманскую рубку. Где располагались морские карты, автопрокладчик, лоции, хронометр, курсограф, самописец эхолота, приёмники "ЛОРАНа", анемометры, гигрографы, шлюпочный компАс, секстан, звёздный глобус и другие любопытные вещицы.
Горлов.)
Горлов Сергей:
... А это мой снимок "Витька на мостике с зубной щёткой". О нём самом в романе следующее:
... "ВИТЁК — имеется в виду Виктор Николаевич Стойлов, человек, несколько раз сыгравший в моей жизни очень нетривиальную роль. Он иногда как бы поворачивал резко мою жизнь на новый, дотоле неведомый курс. Виктор оказался одновременно со мной на “Харитоне”, врезав по морде первому же оскорбившему его на предыдущем корабле годку (крепкий физически он в обиду себя не давал. А поскольку такая категорическая строптивость салаги была опасна и для него, и для окружающих, то штурман Поляков с удовольствием переманил к себе “ценную кадровую единицу”). Он был по службе на полгода старше меня. Происходил из Архангельска и Северодвинска. Оказалось, до службы уже ходил пару лет матросом на сухогрузах и лесовозах. Заходил и на Кубу, и в большинство крупнейших европейских портов. Собственно, с его незамысловатых (хотя, как посмотреть) рассказов и началась наша дружба. Рассказывал просто, медлительно, с лёгким юмором. Я открыв рот слушал. Как, выехав из Руана, где они разгружались, в Париж на экскурсию, он отстал от автобуса, заблудился, и был, в конце концов, доставлен в маленьком красном “Пежо” прямо к трапу парохода некоей сердобольной парижанкой (в пригороде у её домика, куда они заехали по дороге, так пахли цветы...). Как, стоя вахтенным у трапа в бухте Мариэль, долго не хотел пускать на борт какого-то очень подозрительного, настырного бородача. Тот скандалил. Да, это же Фидель — президент Кубы, шепнул запыхавшийся капитан. Ну, проходи, проходи борода, раз ты тут шишка. Пили они — Кастро, капитан с начальством и наш космонавт (кажется, Бережной) — до глубокой ночи, когда, наконец, Фидель вспомнил и попросил позвать того, кто его не пускал. Витьку вызвали в кают-компанию. Космонавт, говорит, уже валялся под столом. Вся водка выжрана. Капитана прилично развезло. Но Фидель сидит ещё крепко и непременно хочет выпить на брудершафт: “Амиго Витья!”. Выпили пивом. Потом долго волокли космонавта в каюту. Тяжёлый, зараза... О других, уже любовных историях Витька я говорить не стану. Все они были столь же нетривиальны и поучительны. Я-салага был в недоумении и восторге. В этих байках было много мелких деталей, которые просто так не придумать. Но и факты косвенно подтверждали многое. Так, когда мы в первый раз заходили на Кубу, в Касильду, на рулях командир поставил именно Витьку, знавшего этот, довольно сложный фарватер (командовал проходом на полурусском языке кубинский лоцман). Потом, когда мы, гуляя с ним уже по ночной Гаване, забрели в губернаторский дворец, он показал на потолок, перекрытый новыми тёмными балками в форме решётки. Это, говорит, сосна именно того фасона, который мы завозили в Мариэль. О том, что вытворяли с Витькой хирурги, особый разговор. До “Харитона” он, кажется, ходил на “Лотлине” — нашем разведчике, переоборудованном из сейнера. И как-то в Норвежском море его прихватил аппендицит. Положили на стол в кают-компании (малюсенькой — ноги в переборку, и в шторм). Разрезали, порылись, ничего (в смысле, аппендикс) не нашли. Зашили. Перегрузили на другой, оказийный разведчик. Привезли уже с острым перитонитом в госпиталь то ли Полярного, то ли Мурманска. Там сделали кесарево сечение, нашли, наконец, больной орган с индивидуально другой стороны, вырезали, промыли, зашили. В тропиках Витька красовался своим фиолетовым шрамом по оси всего живота. Потом у него начались проблемы с венами на ноге. И он был единственный рулевой из нас, кому командир разрешил рулить, сидя верхом на вращающемся стуле. Король, и только! А потом... Витька, можно сказать, подтолкнул моё драматическое разжалование. / Во втором походе, в 50-ти милях южнее Исландии (мы двигались в её сторону) я заступил на сигнальную вахту пасмурным утром в весьма простуженном состоянии. Глаза слезились, и, как на грех, то тут, то там проплывали серые брёвна. Я их плохо среди серых волн различал. В принципе, нашему кораблю полуледокольного типа даже брёвна метровой толщины абсолютно не страшны (20 миллиметров стали ледового пояса не погнуть деревяшкой любого диаметра). Но вахтенным офицером подо мной, на беду, оказался некий прикомандированный капитан-лейтенант, который бдил. Один раз я не доложил, а он заметил, другой... Тут как раз ко мне на мостик пришёл, проспавшись, Витька. Сел на дубовые рыбины (решётки), проветриться. Послушал, как снизу по громкой связи возмущается каплей, и говорит, ты скажи, мол, нам дров что ли не хватает? Я, долго не думая, продублировал эту фразу с чувством по каштану. Снизу: “Срочно сдать вахту и спуститься на ГКП!!!” Понеслось... (После того, как меня в тот же день перед строем комсостава разжаловали в матросы с абсолютно не справедливой и довольно страшноватой формулировкой “паникёрство в боевой обстановке”, тот офицерик — по фамилии, кажется, Никитин — приватно позвал меня в каюту, извинился и даже всплакнул о своей глупости. Его я простил. Позже он как-то незаметно исчез с корабля.) А Витька после того похода дембельнулся (возвращал я себе звание и почёт разнообразными сигнальными подвигами уже в следующем походе без него). / Возник он опять много лет спустя. Периодически приезжал в Питер подработать в отпуск. Поскольку после службы из-за зрения на торговый флот уже не взяли, он работал в Северодвинске на верфях корабельным электромонтажником. А там работы стало мало. В зиму 99/2000 втроём вместе с Валерой Ивановым мы куковали у масона в Стрельне. Масон надул его по деньгам чуть не вдвое. Плюнув, Витька разочарованно уехал. Каково же было моё удивление, когда в ноябре 2002-го он позвонил мне из Стрельны! Я примчался. С неделю походил по Константиновскому дворцу (поработал с его бригадой бесплатно). Потом он уехал (отпуск кончился), а я зацепился в реставрационной фирме “Интарсия” подсобником в бригаде плотников. Проработал с ними аж до марта 2003-го, когда по мере выполнения работ нас последовательно сократили. Забавно: в самый первый день Витёк привёл меня протягивать кабель кондиционеров в спальню Президента на первом этаже. И закончил я работу во дворце в самый последний день (облазав его в промежутке с работами весь от конька крыши до нижних подвалов) в той же спальне, укладывая там чёрный пол и переставляя для позолотчиков леса. Наконец, в 2004-м Витька опять появился и позвал меня на “Северную верфь”, где строились два эсминца для китайцев. Он опять уехал, а я зацепился охранником боевых постов до января 2006-го, покуда мой эсминец не ушёл в Китай. Осталось заметить, что выражения “В смысле как, ...?” и “То есть как, ...?” (взгляните хотя бы эпиграф Пролога) я вчистую перенял именно у этого замечательного человека. ..."
С.Г.
Навигация
Перейти к полной версии