Олег Подсадный Моя северная одиссея Содержание Часть 1. На краю света Введение У порога новой эпохи Учебный отряд На новом месте Школа выживания Проверка морем На передовом рубеже Первые итоги Часть 2. Флагман разведки Опять на суше Заграничная командировка Балтийск Вокруг Скандинавии Флотские будни Отпуск на Родину Осеннее-зимняя стоянка в базе Испытание на прочность Гарантийный ремонт Последний аккорд Введение Всё дальше в туманную даль времени уходит моя военно-морская юность. В этом году исполнилось двадцать лет с момента окончания срочной службы на Северном флоте. И сейчас интересно оглянуться назад с высоты прожитого, окинуть взглядом события тех лет, заново оценить и проанализировать их. Волшебная сила памяти, словно фантастическая машина времени, переносит меня в середину восьмидесятых годов теперь уже прошлого двадцатого столетия. Удивительно, но, несмотря на все трудности, тяготы и лишения, которых с избытком выпало на мою долю, этот период остаётся одной из самых интересных страниц в жизни. Сколько ярких впечатлений осталось от необычной суровой природы, морских походов, от увиденной своими глазами самой современной военной техники того времени. И, конечно же, согревало чувство того, что участвуешь в большом и важном деле. Процесс рождения этой небольшой повести был похож на проявление фотографии. На белом листе фотобумаги, опущенном в проявитель, начинали медленно проступать контуры изображения. Постепенно оно становилось всё более чётким и детальным и, наконец, приняло свой окончательный вид. Так и у меня в памяти вначале возникали отдельные, наиболее запомнившиеся события. Потом отрывочные воспоминания стали постепенно складываться в определённом порядке. Очень помогли мои записи, оставшиеся с тех пор. Потом я перечитал свои письма домой, заботливо сохранённые мамой. Фотографии из военно-морского альбома оживили в памяти картины прошлого, лица сослуживцев. Так шаг за шагом я восстанавливал события давно минувших дней, свои впечатления и ощущения. Оказалось, что это чрезвычайно увлекательный и творческий процесс. Нужно было вспомнить, а затем изложить всё так, чтобы стало понятно людям, которые не служили на флоте и не знают корабельной специфики. И вот конечный результат моей работы. Теперь с помощью этого путеводителя начинаем путешествие в прошлое. У порога новой эпохи Пришла весна 1985 года. Мне было полных восемнадцать лет, и я ждал больших изменений в жизни. Ещё в прошлом году прошёл все призывные комиссии, в том числе областную, и был оставлен «до особого». Но этого «особого» распоряжения, к счастью, не последовало и удалось окончить первый курс института. Теперь же предстояло сполна отдать долг Родине. Вот только я и не подозревал, что перемены будут не только в моей жизни, но и в жизни всей нашей огромной страны. И уж конечно, не мог себе даже представить их катастрофического масштаба. В то время был я романтически настроенным юношей, верящим в светлые идеалы. Вот такой парадокс. С одной стороны, уже успел увидеть безалаберность и разгильдяйство, свойственные эпохе позднего застоя, а с другой верил, что «верной дорогой идёте, товарищи». Впрочем, трудно ожидать критического мышления от провинциального паренька с отсутствием жизненного опыта. С чем было сравнивать? Казалось, в других местах всё обстоит гораздо лучше и правильней. Да и вообще наверно, идеализм присущ юности. А мощная пропаганда, и не только официальная? Хоть это не афишировалось, но мы то знали об участии наших «советников» в военных конфликтах тех лет. Большие военно-транспортные самолёты с соседнего аэродрома, расположенного неподалёку от дома. часто летали в горячие, как теперь принято говорить, точки. Ангола, Эфиопия, Вьетнам, Афганистан – география локальных конфликтов того времени охватывала почти весь мир. А однажды, экипаж не вернулся с задания в Африке. И на городском кладбище появился обелиск героям-лётчикам. В воздухе тогда явственно пахло военной грозой. Враг готовил программу «звёздных войн», разворачивал ракетные базы вдоль границ социалистического лагеря, объявил крестовый поход против коммунизма. Сообщения об этом заставляли тревожно биться сердце. Но тогда, выражаясь спортивным языком, «наши» играли на поле соперника, противодействовали ему по всей планете. И это вызывало настоящую, не показную гордость за силу и мощь своей страны. Такое вот позабытое ныне чувство. И скучные политинформации с победными рапортами о том кто и насколько перевыполнил план к очередному съезду или пленуму становились интересней, когда речь заходила о стратегических ядерных силах, военном противостоянии и прочих вещах, называемых сейчас геополитикой. А уж вышедшие в прокат фильмы начала восьмидесятых о смелых десантниках и морских пехотинцах, моряках и лётчиках, находящихся на передовом рубеже, просто будоражили юную душу. И, видимо, не только мою. Впрочем, по прошествии двадцати лет не могу сказать, что «Случай в квадрате 36-80», «В зоне особого внимания» или им подобные картины смотрятся хуже, чем аналогичная заокеанская продукция. Итак, весна 1985 года, март. На рейде в море, напротив Севастопольского приборостроительного института, где я учился, авианесущий крейсер «Киев» - краса и гордость советского ВМФ даёт прощальный, траурный гудок по безвременно усопшему товарищу Черненко – очередному престарелому генсеку, едва продержавшемуся около года на своём посту. А ему на смену уже идёт молодой и энергичный преемник, который перевернёт судьбы миллионов людей и станет могильщиком великой супердержавы. Учебный отряд Осталась позади родная крымская земля. Поезд мчит нас – группу студентов-призывников в сопровождении старшего лейтенанта морской пехоты Северного флота на Москву, там пересадка и дальше, в Заполярный край. Из симферопольского военкомата, в первый и последний раз, мне удалось сходить в «самоволку» на городской почтамт, в то время как для призывников «крутили» кино. К тому времени нас успели постричь наголо. Мою голову, чтобы не сильно бросалось в глаза, прикрывала пилотка, сделанная из газеты. Тем не менее, люди в зале почтамта подозрительно посматривали в мою сторону. Ведь в то время была мода на причёски с длинными волосами. И стриженный «под ноль» молодой человек мог быть либо призывником, либо освободившимся из заключения уголовником. Видимо последнего окружающиеся и опасались. Я отправил домой телеграмму о том, что завтра буду проездом в родном городке. И на следующий день мои родные в полном составе вышли всей семьёй на вокзал, чтобы повидаться перед долгой разлукой. И вот началась моя северная одиссея. В вагоне обычные разговоры, воспоминания о студенческой жизни, анекдоты. За Москвой начинаются белые ночи. Одиннадцать часов, а за окнами ещё светло. Дальше - больше. Освещённые ярким солнцем проплывают за окном поезда, словно вымершие карельские полустанки. Оно и понятно – спят люди. По времени ведь поздняя ночь. И всё же эта картина оставляет какое-то странное тревожное впечатление. Похоже на воплотившиеся в реальность события фантастических романов- катастроф, описывающих гибель человечества от эпидемий неведомых болезней или действия радиации. Вот остановка в знаменательном месте – граница полярного круга. Правда летом это не чувствуется. Тепло, солнечно - есть время на адаптацию. Далее Мурманск, Североморск, флотский экипаж. Там переодевание в военную форму. Становимся одинаковыми. Сидит форма, конечно, как на корове седло, не подогнанная, на пару размеров больше, чем нужно. В течение нескольких дней определяется наша дальнейшая судьба. Нас студентов отправляют в североморскую «учебку» - учебный отряд Северного флота. Приятно, что вокруг много знакомых лиц. Из тридцати человек нашего подразделения – десяток студентов Севастопольского приборостроительного института. Сижу за партой в учебном классе с институтским одногруппником. Его отец - военный. Поэтому Андрею знакомы всякие премудрости: как-то подшивка погончиков, эмблем, намотка портянок. Несмотря на то, что мы теперь флотские, на Севере положено носить сапоги. Нас готовят для службы в электромеханической боевой части или БЧ-5 по корабельным правилам. По правде, говоря, готовят – это полная профанация. Просто отсиживаем время занятий в учебном классе под предводительством старшины – казаха, который вероятно и на корабле не бывал. Недаром на флоте не любят учебкинских старшин и обидно прозывают их «рашпилями» (что означает вид напильника). Там всё-таки люди при деле. А в «учебке» муштра глупая. С уважением смотрю на подразделение, где матросы с боевых кораблей проходят старшинскую подготовку. Там люди бывалые, хотя всего на год-два старше нас, живущие в другом, удивительном мире – на корабле. Я пока лишь представляю его по фильмам и книгам. Только год назад увидел настоящие боевые корабли в Севастополе. Но увидел с берега, а как там на них служат? Интересно, но придется подождать. Учебный отряд рассчитан примерно на пол года. Ещё из непосредственного начальства запомнилась колоритная фигура старшины нашей роты. Лицо старого вояки, казалось, было вырублено топором из старого изборождённого трещинами-морщинами тёмного дерева, и напоминало идола острова Пасхи. Впрочем, о возрасте судить было трудно. В суровых условиях Заполярья, как мне показалось, люди старели значительно быстрее. Ведь недаром служба на севере оценивалась год за полтора или даже два. И фамилия у старшего мичмана была подстать облику, словно кличка заключённого в зоне – Гаркавый. Не секрет, что среди военных, мягко говоря, была широко распространена матерная ругань. Но сказать, что наш старшина роты ругался матом – это ничего не сказать. Он просто на нём изъяснялся. И это не анекдот, а вполне серьезно. При взгляде на старшего мичмана вспоминалась поговорка: «Чем больше дубов, тем крепче наша оборона». Первые дни в «учебке». Помню то ужасное утреннее ощущение при переходе от сна к бодрствованию. Ощущение непоправимости произошедшего несчастья. Три года службы впереди! Три года неволи, разлуки с родными и близкими людьми. Три года вдали от привычной обстановки, за тысячи километров от дома. Потом пробуждение и завертелось колесо повседневных будней: утренняя зарядка, завтрак, занятия в классе, работы. Всё это отвлекало от мрачных мыслей. Иначе можно было бы сойти с ума. Недаром некоторые ребята просились о переводе в сухопутные войска, в Афганистан, где в то время советская армия вела жестокую многолетнюю войну с моджахедами. Лучше уж два года служить там, чем три года - на севере. Так они рассуждали, несмотря на то, что с войны ведь можно было и не вернуться. И одному парню действительно удалось перевестись в сухопутные войска, уж не знаю каким образом, кажется по состоянию здоровья. Насколько я помню, его направили в военные строители, в соседнюю с «учебкой» часть. Когда наше подразделение возвращалось с обеда, он уже стоял, переодетый в зелёную солдатскую форму «хаки» у ворот и как мне показалось, немного растерянный. Ярким событием среди серых будней стал военно-морской праздник в Североморске. С утра на день ВМФ мы надели парадную форму и, плотно позавтракав, отправились на набережную, в оцепление. Наша задача была не пропускать ни кого из посторонних к трибунам. Парад начался обходом командующего кораблей Краснознамённого северного флота. Снежно-белые катера останавливались перед каждым кораблем, и адмирал приветствовал и поздравлял экипажи. В ответ над холодными водами Кольского залива гремело матросское «ура». Потом командование вернулось на берег и заняло места на трибуне. Были и гости – делегация союза писателей СССР. В их числе известный фантаст Евгений Войскунский. Мне очень понравилась его книга под названием «Незаконная планета». И вот началось праздничное представление. Холмы, окружающие набережную покрылись народом. Даже странно стало видеть сразу столько «гражданских», хотя мы всего месяц, как сами с гражданки. Первыми мимо трибуны прошли грозные ракетные катера и корабли. Следом с рокотом пронеслись в облаке водяной пыли суда на воздушной подушке. Показала свои возможности дизельная подводная лодка. Прямо на глазах она ушла под воду, оставив только перископ, а потом, за считанные секунды поднялась на поверхность. Потом продемонстрировал свою огневую мощь малый противолодочный корабль. С рёвом ударили его реактивные бомбомётные установки, полетели в воду торпеды. Затем напротив трибуны остановились два десантных корабля. Открылись их носовые ворота-аппарели и прямо в воду пошли плавающие танки и бронетранспортёры. Ещё на плаву они открыли огонь. Хотя заряды были холостые, всё сотрясалось от грохота. Потом на берег ринулась стремительная морская пехота. В заключение прошли пожарные катера и в воздухе повисли ажурные струи воды из брандспойтов. А по окончании праздника дали салют. Так как день был пасмурный, то он удался неплохо. Падая, ракеты оставляли на воде светящиеся дорожки. Стоял сильный треск и грохот. Когда всё завершилось, мы образовали коридор, по которому командование прошло к машинам – «Чайке» и десятку чёрных «Волг» сопровождения. Увидеть боевые корабли вблизи, а не в парадном строю удалось несколько позднее, когда нас возили на работы. Грузовой автомобиль с будкой и деревянными скамейками, на которых мы размещались, заехал в гавань и остановился непосредственно у пирса. Рядом с нами, с одной стороны стоял большой противолодочный корабль, а с другой высилась стальная серая громада ракетного крейсера - «убийцы авианосцев». Действительно, атомный крейсер «Киров» нёс в своих шахтах дальнобойные крылатые ракеты для борьбы с авианосными соединениями противника. Своего рода ассиметричный ответ американскому господству на море. Это был мощный корабль океанского типа, способный преодолевать огромные расстояния без дозаправки благодаря ядерной силовой установке. Мы с интересом рассматривали сами корабли, и некоторое время наблюдали за будничной повседневной жизнью на них. Можно сказать, что на первом этапе службы мне повезло. Рядом находились товарищи по учёбе в институте, доброжелательно настроенные, готовые помочь, поделиться. Это скрашивало безрадостную, строго регламентированную жизнь курсанта учебного отряда. Надо отметить, что в «учебке» всё-таки довольно сносно соблюдался распорядок. Конечно, ранний подъём в шесть часов утра постоянно поддерживал в нас готовность ко сну в любое время дня. Периодически также и разного рода наряды сокращали время отдыха. Но это неизбежное зло, не шло ни в какое сравнение с тем недосыпанием, что мне пришлось испытывать впоследствии. Кроме того, нужно отметить, что все курсанты были одного призыва. Поэтому так называемые «неуставные взаимоотношения» между ними практически отсутствовали. Только старшины превышали порой свои полномочия, разбираясь с подчинёнными. Но это, как оказалось впоследствии, просто детские шалости в сравнении с тем «беспределом», что творился в действующих частях и на кораблях. Вообще, надо сказать, что в неволе начинаешь ценить всякие маленькие радости, на которые в гражданской жизни просто не обращал внимания. Однажды, отправили в наряд в школу мичманов и прапорщиков, которая располагалась в другом крыле здания нашей казармы. Дежурный мичман оказался нормальным человеком, угостил чаем с домашним вареньем. Чтобы понять, насколько это приятно, нужно опробовать «прелести» питания в курсантской столовой. Процедура выглядела следующим образом. Легко одетое в хлопчатобумажную робу подразделение топчется возле столовой, ожидая своей очереди на вход. Так было летом, так осталось и осенью, когда задули пронзительные арктические ветры. Курсанты придерживают бескозырки, зажимают ленточки в зубах. Наконец команда, забегаем в помещение. Мыть руки, даже после земляных работ, не принято. Когда кто-то заболел, поставили на время чаны с раствором хлорки и требовали макать в них руки для дезинфекции. После этой малоприятной процедуры быстро занимаем места за своими столами. Не спеша, подходит старшина. Звучит команда садиться и принимать пищу. Качество её, конечно, оставляет желать лучшего. И времени даётся на еду немного. Старшинам достаются самые лучшие куски мяса и масла. Ну и у них есть возможность свободно покупать продукты в военторговском магазинчике - «чипке». Курсантов же за походы туда наказывают. То есть покупать, то вроде не возбраняется, но времени на это в расписании не предусмотрено. Да и ходить по территории части в одиночку запрещается. Все передвижения только строевым шагом, в сопровождении старшего. И деньги ведь тоже не всегда водятся. То, что присылают из дому, порой исчезает в неизвестном направлении. Прятать ведь негде. На ночь раздеваешься. Всю одежду снимаешь. Вот тут кто-то и проверяет заначки. Казарма большая, несколько подразделений. А в столовой, как только время истекло, поел – не поел, вскакиваешь, дожёвывая на ходу, и на построение. Хотя нам всё же удавалось иногда устроить «праздник живота», отправив делегата на закупку конфет, печенья и болгарских соков. Не лучше обстояло дело и с пищей духовной. Фильмы показывали отфильтрованные, патриотической направленности. Телевидение в те годы тоже было скучным и серым. Ещё на гражданке с нетерпением ждал редких, поздних музыкальных программ «мелодии и ритмы зарубежной эстрады». Пытался записывать их на простенький кассетный магнитофон. Ну и традиционную «Утреннюю почту» с Юрием Николаевым, само собой тоже. Естественно, на службе даже этих маленьких радостей мы были лишены. Только обязательный ежевечерний просмотр нудной программы «Время» и «Служу Советскому Союзу» по воскресеньям. Однажды удалось пробраться в полутёмное помещение, где находился телевизор во время воскресной музыкальной программы. Её смотрели старшины. Как раз звучала мелодичная композиция «Пасадена» в исполнении женского голландского дуэта «Maywood» (это я узнал гораздо позднее). Стройные девушки, ритмичная мелодия, я как завороженный смотрел на экран чёрно-белого телевизора. Такой контраст с окружающей действительностью! От тоски и грусти что-то сжалось в груди. Ну а развлекались мы в перерывах между учебными занятиями игрой «в коня». Кажется, так это называлось. Несколько человек становились, согнувшись один за другим, при этом предыдущий держался за последующего. Получалась такая живая цепочка. А сзади разбегались и прыгали им на спины участники игры из другой команды. «Коню» нужно было устоять, удержав на себе «всадников». Но чаше «конь» падал. Вот такая нехитрая забава. Помогала размяться и согреться после долгого сидения в классе. В программу подготовки специалистов БЧ-5 входило также водолазное дело. Но я был вынужден ограничиться теоретическими занятиями и наблюдением за спусками курсантов, получивших допуск. На единственном практическом занятии они облачались в легководолазное снаряжение и опускались в грязную воду учебного бассейна. К сожалению, я не прошёл испытание давлением в барокамере. Возможно, сказались частые простуды в детском и школьном возрасте. Когда в барокамеру стали нагнетать сжатый воздух, и в ней поднялось давление, у меня заболели уши. Так что дорога в подводный флот для меня закрылась. Впрочем, я не очень сильно расстроился по этому поводу, так как хотел служить на надводном корабле. Запомнилась ещё из курсантской жизни суровая и по-своему красивая природа в окрестностях Североморска. Живописные сопки, покрытые низкорослыми, мелколиственными лесами, гладь Кольского залива. В «учебке», среди стен и корпусов, было не так заметно, что мы на Севере. Это остро почувствовалось во время работы в карьере, за городом. Там мы загружали грузовик камнями для постройки забора по периметру территории нашей военной части. В общем, участвовали в строительстве ограды для самих себя. Взрывы обнажили каменное сердце Хибин (горы на Кольском полуострове). Слева, почти отвесно вверх поднималась каменная стена. Впереди хаотически громоздились обломки взорванной скалы. А справа, площадка, на которой мы находились, обрывалась вниз. Там, в котловане, натужно завывая двигателем, работал экскаватор, нагружая огромный самосвал «БЕЛАЗ». Но и этот шум, и звуки пролетавших изредка самолётов не нарушали впечатления, что это какой-то неземной, инопланетный пейзаж. Возвращались с работы через лес, который в этих местах был очень влажный из-за подтаявшего верхнего слоя вечной мерзлоты. Зелень сочная, яркая. Густой ковёр травянистых растений, среди которых кое-где торчали валуны. Деревья были в основном представлены карликовыми берёзами. Переходили небольшую горную речку. Вода чистая, холодная, дно усеяно камнями. Это Заполярье в пору короткого лета. Мне очень хотелось бы побывать здесь в будущем, но только уже в качестве свободного путешественника, а не подневольного и бесправного человека, отбывающего свой срок. Хотя это срок военной службы, а не заключения, но временами разница между ними казалась весьма условной. Переход к суровой и долгой полярной зиме был довольно коротким. Уже в августе резко сократился световой день, стали прохладными вечера, а в сентябре пришла ненастная поздняя осень. Когда за окном холодный ветер и тьма гораздо приятней нести наряд по столовой, чем стоять на посту в карауле. Это даже, несмотря на огромное количество бачков, тарелок и прочей посуды, которую нужно в начале очистить, а затем мыть в больших ваннах с горячей водой. Летние походы в карьер прекратились. Видимо, до выпадения снега закончился и подвоз продовольствия на флотские склады Североморска. Несколько раз наше подразделение участвовало в разгрузках. Хорошо, когда однажды это были вагоны с арбузами или масло с колбасой в другой раз. И совсем невесело было разгружать вагоны с картошкой. Причём эти разгрузки почему-то проводились ночами. Потом днём мы отсыпались после ночных работ. Зима в эти места пришла рано. В середине октября, когда в Крыму ещё стояла золотая осень и «бабье лето» здесь уже задули ледяные ветры с Баренцева моря, выпал обильный снег. Быстро увеличивалась продолжительность ночи. Даже в полдень солнце едва поднималось над грядой сопок. После обеда уже закат и короткие вечерние сумерки. Скоро светило совсем перестанет подниматься над горизонтом. И тогда, почти на два с половиной месяца наступит полярная ночь. Только в полдень будет ненадолго рассветать. Зато ночами можно любоваться северными сияниями. Бледные зеленоватые полосы колышутся, словно лёгкие занавески от ветра, в тёмном звёздном небе. Тишина и мороз. Лишь только лицо ощущает ледяное дыхание студеного моря. Где-то здесь, в Хибинах, находиться Лапландский заповедник. Думал ли я, что попаду в Лапландию - далёкую, полуночную сказочную страну Снежной королевы из моего детства? Прошёл октябрь. Отопление учебных классов оставляло желать лучшего. В холодных помещениях мокрые после уборки снега шинели сохли долго. Лишь в казарме было относительно тепло. Но туда мы попадали только на ночь. Сапоги стоптались от постоянной носки и дали течь, портянки износились и напоминали размерами носовые платки, ноги часто намокали. Обмундирование, вопреки моим ожиданиям, оказалось совсем не приспособленным к суровым условиям Заполярья. Форма одежды здесь была такая же, как у моряков Черноморского флота в южном городе Севастополь. То же тонкое хлопчатобумажное рабочее платье и суконная шинель, никаких унтов или меховых курток. Единственное отличие – сапоги и портянки в повседневной форме вместо рабочих ботинок. Поэтому очень хотелось поскорее покинуть это временное прибежище. В начале ноября наши ряды стали редеть - курсантов стали отправлять к постоянному месту службы. Кое-кому из ребят повезло попасть на Черноморский флот и вернуться в Севастополь. Некоторых отправили на строящиеся подводные лодки для Тихоокеанского флота. В перспективе их ожидало путешествие на Дальний восток. Ну а большинству предстояло остаться на Севере. К концу ноября почти все курсанты нашего призыва отправились по кораблям и частям Северного флота. Им на смену пришли осенние призывники. А я всё ожидал своей очереди, через день, стоя в нарядах. Самым неприятным, пожалуй, был суточный наряд на контрольно-пропускной пункт у входа в «учебку». Даже в более тёплое время постоянно топтаться у ворот, отдавая честь и пропуская проходящих туда и обратно военных, занятие довольно утомительное. А когда ударил мороз за тридцать градусов в сочетании с высокой влажностью, характерной для этих мест, то наряд по КПП стал просто испытанием на прочность. Лицо нужно было периодически растирать. В противном случае, совершенно незаметно начиналось обморожение. Мне ещё вовремя подсказали, что на щеке появилось пятно отмирающей кожи. Тогда я спохватился, и удалось избежать более серьёзных последствий. Лишь в первых числах декабря за нами прибыл, наконец «покупатель». Вместе с другим курсантом нашей роты я последним покинул учебный отряд. Впрочем, далеко ехать не пришлось. Мичман из бригады кораблей радиоэлектронной разведки (как выяснилось позднее) катером доставил нас в Полярный – небольшой военный городок и бывшая «столица» Северного флота. А дальше мы пешком прошли несколько километров к затерянному среди прибрежных сопок посёлку со странным, словно в насмешку данным названием – Горячие ручьи. На самом деле там действительно находились какие-то незамерзающие источники. Но горячими называть их было явным преувеличением. Посёлок совсем маленький, видимо, возник для обслуживания нужд бригады. Настоящий «медвежий угол»! И теперь это наша база, «дом родной» на ближайшие два с половиной года. Хорошо хоть до Полярного рукой подать. Это городок стал для нас настоящим центром цивилизации. Вот в таких забытых богом местах и началась моя морская служба. На новом месте До Нового года, можно сказать, у меня был щадящий режим адаптации. В течение месяца осваивался в новых условиях, привыкал к корабельному укладу жизни. Нужно было изучить расположение помещений, какие смежные отсеки находятся слева, справа, сверху и снизу от твоего боевого поста, а в идеале от любого места, на котором находишься в данный момент. Надо было знать основные технические данные и корабельные системы, маркировку дверей, люков, горловин, расположение средств борьбы за живучесть. Нужно было уметь быстро передвигаться по трапам, ориентироваться при тусклом аварийном освещении или даже в полной темноте, чтобы по тревоге занять место на своём боевом посту. Обязательно требовалось знание средств индивидуальной защиты – изолирующего противогаза, костюма химической защиты, устройств пожаротушения, приспособлений по борьбе с водой и умение пользоваться ними. И это только общие знания и навыки, необходимые каждому члену экипажа. Кроме того, нужно было сдать экзамен «на заведование», то есть на знание закреплённого за тобой оборудования. А у электрика без преувеличения, можно сказать, что это весь корабль. Электрические кабели и провода пронизывают весь корпус. Сигнальные огни находятся даже на самой верхней части – топе мачты, а чувствительные датчики - в самых глубоких цистернах и кофердамах - пустых промежуточных отсеках между цистернами. Поэтому на дежурство пока не допускали даже в качестве дублёра. К сожалению, подготовка специалистов на корабле тоже оставляла желать лучшего. Тот же формальный подход, что и в «учебке», проведение мероприятий только для отчётности. Видимо, такое же положение было по всему флоту. И неудивительно, что в последующие годы произошёл целый ряд крупных аварий и катастроф, самыми известными из которых стала гибель стратегического подводного ракетоносца, нёсшего боевую службу в Атлантике у берегов США, и многоцелевой подлодки «Комсомолец» в Баренцевом море. Суда, на которые мы попали, были одного проекта и похожи, как братья- близнецы. И «Архипелаг», на котором начал службу я, и «Пелорус», на который зачислили второго курсанта из нашего учебного отряда, были переоборудованы в разведывательные из гидрографических. Эти небольшие суда не имели никакого тяжёлого вооружения. Исключение составляло ручное автоматическое оружие и гранаты боевого взвода, а также личное оружие офицеров/мичманов. Боевой взвод состоял из операторов радиотехнической службы. Правда, однажды и мне тоже довелось пострелять. Старослужащим видимо не хотелось мёрзнуть. А нас - молодых матросов вывезли на заснеженное стрельбище. Там пришлось долго ждать своей очереди. Ребята отряда боевых пловцов стреляли то из автоматов, то из пистолетов, потом по команде бежали к мишеням, опять возвращались и стреляли. Наверно при такой интенсивной подготовке они чувствовали оружие как продолжение рук. Мне же его больше держать не пришлось. В этом отношении гораздо больше дала военная подготовка в школе с играми «Орлёнок» и «Зарница». Тогда я мог за считанные секунды разобрать и собрать автомат Калашникова – основное стрелковое оружие Советской Армии. При угрозе захвата корабля противником, при вероятности нападения подводно-диверсионных сил или нахождении у чужих берегов моряки несли вахту с оружием на верхней палубе. А в остальном только лишь военно-морской флаг и военная форма экипажа выдавали принадлежность к военному флоту. Но так было не всегда. Я видел фотоальбом о походах кораблей бригады в прежние годы. Тогда моряки срочной службы при нахождении в море для маскировки носили гражданскую одежду. А на одной из фотографий лицо старшины первой статьи, как указывала подпись, украшала окладистая «адмиральская» борода. Корабли бригады непременно участвовали во всех военно-морских манёврах, как советского, так и флотов стран НАТО в Атлантике. Тогда обязательно проводили слежение за всеми перемещениями. Ведь любая война начинается с развертывания сил. Наши корабли-разведчики проводили патрулирование в ближней зоне – район Шетландских островов (севернее Великобритании), и в дальней – район Кубы и Флориды. Операторы вели радиоперехват переговоров, отслеживали все действия вероятного противника. Товарищу, попавшему на «Пелорус» повезло. Весной его корабль на пол года ушёл в тропические широты Атлантики - дальнюю зону. «Архипелагу» же предстояло стать «в завод», на доковый ремонт. И меня ждали все «прелести» этого мероприятия. Но постановка на заводской ремонт намечалась на январь следующего 1986 года. А вот сам новогодний праздник приятно удивил обилием вкусных вещей и оставил приятное впечатление. Надо сказать, что корабельное питание, вообще на порядок качественней и вкуснее, чем в береговых частях. Тем более что на таких небольших судах, как наше, имелся только один камбуз, и пища готовилась для всего экипажа, а не отдельно для офицеров/мичманов, и отдельно для моряков срочной службы. В свой день рождения перед новым годом я отсыпался. Такая традиция была на кораблях бригады. В день рождения любой моряк срочной службы, даже совсем немного прослуживший, мог отдыхать и чувствовать себя человеком. Зато в остальные дни года приходилось выполнять тяжёлые, грязные работы, стоять дежурства и вахты, что естественно, было связано с хроническим недосыпанием. Только после полутора лет службы появлялись разного рода «привилегии». Конечно, это ни в коей мере не было связано с уставом. Но, тем не менее, эти неписанные правила обычно действовали чётко. Хотя бывали и некоторые исключения. Школа выживания В январе корабль стал на ремонт в посёлок Росляково под Мурманском. Операция постановки в док потребовала большого напряжения сил от офицеров на мостике, прежде всего командира, и от швартовых команд. Ведь нужно было стать в точно определённом месте, чтобы при откачке воды из дока судно село на специальные подставки килем. К счастью, всё прошло благополучно. Корабль замер. Вдоль бортов выросли строительные леса для проведения очистки корпуса и возможности подъёма на борт. Почти все бортовые системы жизнеобеспечения были отключены. По нужде приходилось идти в доковый гальюн (туалет по-морскому). Для этого требовалось спуститься по обледенелым трапам на палубу дока и пройти ещё некоторое расстояние до нужного объекта. Всё это доставляло массу неудобств. Сам доковый гальюн представлял собой металлическую будку, которая нависала над водой. Когда в заливе было волнение, волны захлёстывали снизу через отверстия для отправления естественных надобностей и замерзали в виде огромных сосулек. Такое вот своеобразное биде, только вода ледяная. Электрическое отопление осталось только в жилых помещениях – каютах и кубриках. В остальных царила бодрящая температура. Корабельный винт и одну из валолиний (вал, соединяющий главный двигатель с винтом) сняли на ремонт. Поэтому в машинные отделения свободно проникал морозный воздух извне. И это имело для нас самые печальные последствия. Дело в том, что днище судна имелись специальные наклонные желоба - льяльные колодцы. И в них скапливались льяльные воды – топливо, масло и вода, пролившиеся из-за утечек на стыках трубопроводов. Кроме того, туда же попадал и всевозможный мусор, начиная от промасленной ветоши и заканчивая инструментом, мелкими деталями, случайно упавшими под паёлы – металлический настил для подхода к двигателям и другому оборудованию машинных отделений. Вся эта смесь замёрзла. На «Архипелаге», как и на большинстве старых судов, система откачки льяльных вод не функционировала. Поэтому матросы вручную отчёрпывали всё это из корабельных недр. Это очень грязная, тяжёлая, поистине каторжная работа. Но когда льяльные воды покрылись льдом, стало ещё хуже. И вот даже в таких условиях – замёрзшие, в насквозь промасленных комбинезонах, вконец измотанные работой, бойцы засыпали прямо с ветошью и скребком в руках. Когда же работа заканчивалась, то нас ожидала ещё одна неприятная процедура. Чёрные от мазута, словно из преисподней, мы отправлялись в умывальник, где с помощью ледяной воды, хозяйственного мыла и крошки из слоя теплоизоляционного материала, покрывавшего борта нежилых помещений, пытались отмыться. Приходилось участвовать и в других, крайне неприятных видах работ. Например, заправка судна водой. При подключении шлангов рукавицы намокают и мокрые пальцы на морозе, просто отказываются слушаться. Тоже же самое происходит при долгом стоянии в швартовой команде. Руки и ноги замерзают настолько, что теряют чувствительность. В тёплом помещении они постепенно отходят и тогда от нестерпимой боли ты готов выть и кататься по палубе. А чистка всех видов цистерн? В каждом случае были свои тонкости. Масляные цистерны вначале обдают паром, чтобы легче отходили остатки масла. Поэтому дышать в них тяжело, приходиться периодически „выныривать” на поверхность. Кроме того, масляные цистерны очень узкие, разделены на множество отсеков. Особенно трудно работать в них высокорослым матросам. Топливные цистерны просторней и запах в них не такой отвратительный. Как ни странно на первый взгляд, чистка цистерн питьевой воды - тоже очень неприятная работа. Дело в том, что их внутренняя поверхность бетонируется, чтобы избежать контакта с водой. Бетон этот крошиться от старости и деформаций. Поэтому нужно скрести стенки и вынимать ржавые отходы со дна цистерны. Рассказывая о корабельной жизни, невозможно не остановиться на ежедневной малой приборке. Она проводилась четыре раза в день, перед каждым приёмом пищи – завтраком, обедом, ужином и вечерним чаем. Возможно, в этом был заложен глубокий смысл – пищу надо заслужить. За каждым подразделением закреплялись определённые объекты. Наша БЧ-5 отмывала свой кубрик, умывальник и служебные помещения. В ходе малых приборок мыльной пеной оттирали только палубный линолеум. А в субботу проводилась большая приборка помещений с отмыванием переборок и подволока. Верхнюю палубу зимой чистили от снега и льда, а летом отмывали деревянный настил палубы с помощью едкого пенящегося порошка из регенеративных патронов от изолирующего противогаза. Выходили на приборку молодые матросы. Те, кто отслужил полтора года, их контролировали. Старослужащие крайне редко принимали в этом участие. Процедура выглядела следующим образом. В обрез - ведро с водой нарезалось мыло и перемешивалось до появления пены. Эта мыльная пена выливалась на палубу и матросы щётками или подошвами своих собственных прогаров - обрезанных сапог оттирали грязные чёрные полосы. Затем ветошью грязная вода собиралась обратно в вёдро. Ну и обязательная часть приборки – чистка «медяшек». Все неокрашенные ручки, леера (ограждения), крепления, иллюминаторы должны были натираться с помощью ветоши и специальной пасты до блеска. А грязи на корабле хватало. Во-первых, она тянулась из машинных отделений. Во-вторых, оставляла следы обувь, с обильно нанесённым перед построением чёрным кремом. Конечно, кто же спорит, чистота и порядок на военном корабле – дело святое. Но стоило выдать экипажу кожаные тапки из рабочей формы для тропической зоны (на корабле ведь, за исключением докового ремонта, всегда тепло) и сколько бессмысленной работы можно было бы избежать?! Однако уставами это не предусматривалось. Да и занимать людей чем-то нужно было. Ведь настоящая профессиональная подготовка с фактическими тренировками по борьбе за живучесть требовала серьёзных усилий от командования. Гораздо проще было дать в руки матроса щётку и ветошь. Таким образом занятий для личного состава электромеханической боевой части на старом корабле всегда хватало с избытком. Возможно, поэтому старослужащие нашей БЧ-5 рукоприкладством занимались редко. Мне только однажды досталось «пробивание балласта». Это прямой удар кулаком в грудь на вдохе. Слышал, что от умелого удара даже могло остановиться в сердце. Вообще-то тяжёлая и грязная работа уже сама по себе была настоящим наказанием. А если ещё избиениями выводить из строя молодых матросов, то кто тогда дело делать будет? К нам, «под паёлы» даже присылали «провинившихся» бойцов из других подразделений. А я, раза два, видимо для обмена опытом, побывал в «раздатке» - так называли наряд по столовой. Раздаточная – это небольшое помещение для мытья и хранения посуды с окошком выдачи продуктов. Народная мудрость гласит: «Подальше от начальства – поближе к кухне». Действительно, через твои руки проходят все продукты. Готовят на камбузе вкусно и порции большие. Сколько оставалось гречневой каши с мясом и подливой или риса с изюмом! Сердце кровью обливалось оттого, что это всё выбрасывалось при нахождении в море за борт, а при стоянке в базе шло на корм свиньям в береговой свинарник. Ведь оставлять продукты на следующий раз, было не положено. Казалось бы хороший наряд, ничего сложного. Но это только на первый взгляд. Как выяснилось, посуда старослужащих имела особые метки – малозаметные царапины. И не дай бог поставить не ту миску или кружку. Такой скандал устаивали! Ну и когда людям делать нечего, начинались всевозможные придирки по поводу и без повода. Старослужащие издевались и куражились над «раздатчиками» по полной программе, пытаясь, превзойти друг друга. Часто звучали грозные окрики типа «Эй! Бойцы, шевелитесь! Долго ещё ждать?». Иногда в окошко раздаточной даже летела грязная посуда. А можно было и по голове металлической кружкой получить за неповоротливость или ошибку. Меня с напарником однажды наказали тем, что заставили выпить чайник чая и съесть целую буханку хлеба на двоих. Слава богу, хоть чай оказался с сахаром. Но я, можно сказать, побывал в раздаточной для ознакомления и вышел с наименьшими потерями. А вот тем, кто попадал в этот наряд регулярно, иногда приходилось туго. Ребята смышленые и проворные кое-как выкручивались. А вот один тихий, совершенно безобидный парнишка из радиотехнической службы попал в немилость к старослужащим. Насколько я знаю, он не выдержал издевательств и заболел психически. Из плавсостава его списали на берег, и что с ним стало в дальнейшем неизвестно. Помимо бесконечных работ, морального гнёта старослужащих, тяжело действовала и сама природа. Давила постоянная тьма полярной ночи, прерываемая лишь короткими обеденными сумерками. Утренняя зарядка с бегом по обледенелым сопкам превращалась в настоящий кошмар из-за недостатка кислорода. Сердце выпрыгивало из груди, рот судорожно хватал морозный воздух, а обрезанные сапоги скользили на утрамбованном снегу, когда мы карабкались по склону. Даже политические занятия превращались в тяжёлое испытание. От постоянного недосыпания начинаешь дремать в тепле и спокойной обстановке. Особенно под монотонную речь. А старослужащие за это жёстко наказывали. Поэтому в перерывах приходилось бегать по шкафуту вокруг надстроек и умываться снегом, чтобы привести себя в чувство. Таким образом, строка присяги о том, чтобы стойко переносить тяготы и лишения воинской службы, ежедневно воплощалась в жизнь. Жаль только, что в большинстве случаев никакой необходимости в таких испытаниях на прочность не было. Пожалуй, эти месяцы первой полярной зимы были одним из самых трудных периодов в моей жизни. Проверка морем Однако всё проходит. И плохое, к счастью, тоже. Закончилась, наконец-то, и долгая полярная ночь. В феврале первый раз над заснеженным доком поднялось солнце. Оно было насыщенного красного цвета и низко висело над горизонтом. Но главное – оно появилось. И теперь не так страшен, стал мрак и холод Заполярья. Силы света всё равно победят в этой вечной борьбе. По крайней мере, до следующей осени. Закончилось и докование. Теперь ремонт продолжали на плаву, стоя у заводского причала, в окружении других судов и боевых кораблей. Здесь я впервые в жизни увидел атомную подводную лодку, несущую межконтинентальные баллистические ракеты. Она тоже стояла у причала. Видимая надводная часть с возвышающейся боевой рубкой и длинным, плоским «горбом» ракетного отсека не позволяла получить полного представления о действительных размерах атомохода. Но в строгих обводах чёрного корпуса чувствовалась скрытая мощь. И даже, казалось, исходила какая-то незримая угроза. Как-то нам пришлось поменять место стоянки. После перешвартовки нужно было подключать кабель берегового питания к распределительному щиту на борту сухого дока, так как ближе ничего не нашлось. Кабель длинный и тяжёлый. Нам электрикам, как обычно, в помощь выделили группу молодых матросов из радиотехнической службы. Кабель проложили по причалу и остановились. Оставалось протянуть его по палубе дока. В это время там как раз проходил ремонт атомный подводный ракетоносец. У входа в док висела табличка со знаком радиационной опасности. И это понятно, ведь на субмарине ядерный реактор в качестве силовой установки. Разумеется, реактор остановлен, и ядерного оружия на борту быть не может. Просто такая информационная табличка о потенциально опасном объекте. Но один из матросов, родом с западной Украины, не на шутку испугался радиации и наотрез отказался идти дальше. Поэтому обошлись без него, переубеждать не стали. А находившийся в сухом доке ракетоносец, полностью извлечённый из воды, произвёл потрясающее впечатление! Его огромный сигарообразный корпус, словно исполинская китовая туша, выброшенная на берег, был высотой примерно с пятиэтажное здание, а боевая рубка поднималась ещё выше. Чтобы её рассмотреть пришлось высоко поднять голову и придерживать рукой шапку. Прошёл ещё месяц, и по календарю наступила весна. Но в погоде мало что изменилось. Ведь холода в этих местах задерживаются надолго. Вот повеял ветер с Атлантики и принёс кратковременную оттепель. Палуба впервые за долгие месяцы очистилась от снега и льда. Но более всего приход весны чувствовался по быстро прибывающему дню. Солнце всё выше поднималось над горизонтом, и при его ярком свете появилась возможность рассмотреть этот суровый край во всём его диком великолепии. Ледяные поля, дрейфующие на поверхности залива, и заснеженные сопки по его берегам блестели и переливались в солнечных лучах. Однако и в этой пустыне имелись свои обитатели. Помимо морских птиц, иногда можно было увидеть голову нерпы, высунувшейся на поверхность воды. Не таким уж пустынным оказался этот дикий мир. По окончании заводского ремонта корабль вернулся в базу – Горячие Ручьи. Началась подготовка к возвращению его в действующий состав флота. Вначале проводились мероприятия по тренировке экипажа и проверке техники «у стенки», а затем с выходом в море. Погода в этих местах менялась очень быстро. Даже при стоянке в базе порой требовалось быть начеку. Вот налетел штормовой ветер, ударил снежный заряд и залив вскипел белыми барашками волн. Корабль, пришвартованный к плавучему причалу, начало раскачивать волной. По сигналу тревоги пришлось срочно перейти на автономное электропитание. А экипаж, грохоча «прогарами» по трапам, разбежался по своим боевым постам, чтобы быть готовым к любым коварным сюрпризам разбушевавшейся стихии. И уж конечно запомнился первый выход в открытое море. Когда вышли из Кольского залива, стало ощутимо качать. К счастью, мой вестибулярный аппарат, тренированный гимнастическими упражнениями на турнике, не подвёл. Как только поднялся из машинного отделения на верхнюю палубу и вдохнул полной грудью свежий морской воздух лёгкая тошнота, вызванная качкой и запахом горелого масла, сразу прошла. Морскую воду из плафона, как это было принято по обычаю, я не пил. Но когда проходил по шкафуту (проход между бортами и надстройкой в средней части корабля) по своим делам, волна легко перехлестнула через низкий борт и окатила меня. Робишка – синяя хлопчатобумажная рабочая форма вымокла до пояса. Такое вот получилось морское крещение. Надо сказать, что старослужащие, в частности командир отделения электриков – мой непосредственный начальник, сам побывавший в дальнем походе, оценили мою стойкость к морской болезни. Потому, что довольно многие люди, даже моряки, прослужившие не один год на корабле, очень сильно от неё страдали. Сам видел, какой жалкий вид был у рослого, уверенного в себе на берегу парня из операторов радиотехнической службы. После того, как качка вывернула его наизнанку, он обмяк словно шарик, из которого выпустили воздух. Матрос жалобно всхлипывал, а на его глазах выступили слёзы. Один из мотористов нашей боевой части, прослуживший два года, но так и не побывавший в море, тоже плохо переносил качку и поэтому лежал пластом на койке в кубрике. Он периодически поднимал голову, глядел мутными глазами на то, как я делал приборку и страдальчески морщился. А ведь нужно было нести вахту, превозмогая себя. В противном случае твоя работа доставалась тому, кто держался на ногах. Следующий выход в море состоялся в апреле на учения флота. Хмурое низкое небо, бушующие зелёные валы в пенном окаймлении. Сурово штормовое Баренцево море. Недаром поморы – давние обитатели этих мест называли его Студеным. Стоило пройти дальше к Северу - в район острова Медвежий, и корабль покрылся толстым ледяным панцирем. Огромные сосульки свисали со всех выступающих частей - ограждений, швартовых устройств, надстроек. Свободные от ходовой вахты моряки были вынуждены колоть лёд и сбрасывать за борт. Иначе корабль вполне мог потерять остойчивость и перевернуться на крутой волне. Волнение было достаточно сильное. Как-то стою в кормовом умывальнике, широко расставив ноги на «раскорячку» и бреюсь. Сильно качает. Заходит мой «комод» - командир отделения. «Что Фаза (это профессиональное прозвище электриков)?» – говорит, обращаясь ко мне, - «Ты теперь настоящий морской краб?» Очень приятно было получить такую оценку от бывалого моряка. Три года спустя, также в апреле месяце, в этом же районе потерпела аварию и затонула атомная подлодка «Комсомолец». Могу себе представить, как люди барахтались в ледяной воде, ожидая помощи. Такое испытание, слава богу, меня обошло стороной. Наш корабль благополучно вернулся на базу. На передовом рубеже После успешной сдачи «задач» - мероприятий по проверке готовности техники и экипажа «Архипелаг» заступил на боевое дежурство. И вот звучит сигнал большого сбора – командир на построении знакомит экипаж с обстановкой. Корабли НАТО появились у наших границ. Затем гремят колокола громкого боя – тревога. Как-то жутковато становиться от этих звуков. Ведь тревога не учебная. В боевом дежурстве и тревоги боевые. Хотя это и не война, но на душе беспокойно. Никого подгонять не нужно – разбегаемся по своим местам. Я в два прыжка одолеваю трап машинного отделения и занимаю место в ЦПУ – центральном посту управления у панели контроля дизельных электрогенераторов. Все люки задраиваются. Швартовые команды на баке (носу судна) и на юте (кормовая оконечность) отдают концы – швартовые тросы. Корабль быстро отваливает от плавучего причала и идёт к выходу из залива навстречу вероятному противнику. Вот миновали высокие и крутые берега острова Кильдин, и вышли в открытое море. На границе территориальных вод «пасётся» норвежское судно радиоэлектронной разведки – «Марьята». Уже сейчас, по прошествии двадцати лет после окончания моей военно-морской службы, в сводках новостей порой проскакивает название этого корабля. До сих пор он следит за перемещениями Северного флота. Теперь уже не советского, а российского. Эпоха новая и мышление стало новое. Но только у нас. Для них «холодная война» никогда не заканчивалась. Через некоторое время мы вышли на визуальный контакт с французским эсминцем. Хотя Франция формально не являлась членом Северо-Атлантического блока, но принимала активное участие в его мероприятиях. Какое-то время корабли даже шли параллельными курсами на небольшом расстоянии. Вот он - вероятный противник, совсем близко – рукой подать! В оптику бинокуляра хорошо видны фигурки людей на палубе. Они тоже внимательно рассматривали наш корабль. Несколько человек стояли у борта возле вертолёта, видимо пилоты. Характерная поза – ноги расставлены, руки за спиной. На глазах чёрные солнцезащитные очки. Именно так показывали натовских вояк в советских фильмах. В дальнейшем мы уже не упускали противника из вида и сопровождали его в своей зоне ответственности. Погода в течение этого майского похода, в отличие от прежних выходов в море, нам благоприятствовала. Только один день ощущалось волнение. А порой было совсем тихо, пологие волны плавно покачивали корабль. Почему–то вода у бортов всегда была зеленоватого оттенка или даже зелёная, а дальше преобладала синева. Во время похода было немало солнечных дней. Поверхность моря искрилась в ярком свете и напоминала собой смятую золотистую фольгу. Беспрерывно над палубой вились птицы – чайки и бакланы. Чайки – изящные, белые, с чёрными наконечниками крыльев и желтоватыми клювами. Бакланы – более массивные, двух видов – серые и белые. А однажды я видел стаю касаток. Они высоко выпрыгивали из воды и, немного заваливаясь на бок, падали в море. Возможно, они, таким образом, глушили рыбу? Это было похоже на показательные выступления для съёмок телепередачи «Клуб путешественников». Время похода пролетело быстро. Нежданные гости отправились восвояси, а нам поступил приказ возвращаться на базу. Я вышел на шкафут. Стояла светлая весенняя ночь - преддверие полярного дня. Солнечные лучи пробивался через облака, словно сквозь абажур, и освещали всё мягким призрачным светом. Корабль шёл полным ходом, волны кипели у бортов, ветер срывал с гребней солёные брызги и бросал на палубу. Я не отворачивался. Я прощался с морем до следующей встречи. Вот и Горячие ручьи. Закончилась швартовая суета, подключение к береговому электропитанию. Двигатели и дизельные электрогенераторы затихли. Впереди опять ждали монотонные будни стоянки у причала с бесконечными дежурствами через день. За время нашего отсутствия на сопках растаял почти весь снег, и они стояли теперь почти голые. Непривычная картина. С неба лился тёплый солнечный свет полдня, темнели громады сопок, и кое-где уже зеленела трава. Даже в «робишке» было не холодно, особенно в затишке, где пригревает солнце. Неужели в суровые заполярные широты тоже приходит лето? Совсем как в прошлом году, когда студент СПИ из далёкого Крыма, впервые ступил на эту землю. «Архипелаг» дважды за время несения боевого дежурства выходил по тревоге. Отряды боевых кораблей НАТО наносили визиты к нашим северным рубежам, надеясь получить новую информацию о силах Северного флота. Иногда это им удавалось, иногда – не очень. Так во время первого выхода норвежское судно-разведчик пыталось вплотную подойти к всплывшей советской подлодке. Но «Архипелаг» помешал этому своими манёврами. А наш самолёт-ракетоносец морской авиации произвёл впечатляющую имитацию воздушной атаки, пройдя на малой высоте над норвежским судном. Во время второго выхода англичане оказались удачливее. Трудно сказать по каким причинам всплыла наша атомная субмарина. Вероятно, это был просчёт командира. Ведь главное преимущество подводника – это скрытность. Поэтому противолодочные силы всегда охотятся за подлодками, даже в мирное время, пытаясь войти в контакт и получить максимум информации. Данные о магнитном поле, шумовых и прочих характеристиках помогают идентифицировать противника при последующих контактах. В этот раз вертолёт с английского эсминца беспрепятственно завис над самой рубкой подводного ракетоносца и, наверняка оператор запечатлел всё, до последней заклёпки на корпусе. А бортовая аппаратура в это время, разумеется, фиксировала остальные характеристики. Вот такой прокол получился у наших подводников. Вертолёт зависал и над «Архипелагом», причём так низко, что казалось оператор, высунувшийся из приоткрытой кабины, вот-вот спрыгнет нам на верхнюю палубу. При этом винты вертолёта поднимали сильные вихревые потоки воздуха и густую водяную пыль с поверхности. Мне интересно было рассматривать «живьём» корабли НАТО, о которых ранее читал в журнале «Зарубежное военное обозрение». Впрочем, их моряки также с интересом наблюдали за нами. Наверно, им этого не запрещалось. А наш замполит, подстраховываясь, отправлял свободных от вахты моряков во внутренние помещения. В то время была на кораблях такая должность – заместитель командира корабля по политической части. Он занимался идеологической работой и бдительно присматривал за экипажем. Так вот, британский эсминец «Ковентри», пришедший вместе с танкером-заправщиком на полигоны боевой подготовки Северного флота, был «родным братом» «Шеффилда», потопленного аргентинцами у Фолклендских островов. Еще, будучи школьником, я увлечённо следил за событиями англо-аргентинской войны. А уже в постсоветскую эпоху, когда стали доступны каналы спутникового телевидения, увидел видеокадры, запечатлевшие попадание аргентинской ракеты в борт «Шеффилда». После гибели головного корабля эсминцы этой серии стали называть тип «Ковентри». Конечно, интерес к оружию и военной технике заложен у большинства мужчин. Такова наша природа. Но вряд ли кто-либо в здравом уме и твёрдой памяти захочет сам участвовать в настоящем морском бою, рискуя погибнуть или быть искалеченным. Однажды, отдыхая после вахты во время одного из выходов, я проснулся и долго не мог прийти в себя от кошмарного сна. Подсознание словно смоделировало реально возможную ситуацию. Мне приснилось, что нас ожидает в море американский крейсер и выпускает в наш корабль торпеды. Сон и явь переплелись так тесно, что я в ужасе проснулся от ощущения смертельной опасности. И первым делом спросил у товарищей о том, что происходит. Мой последний поход на «Архипелаге» состоялся в июле. По календарю – самый разгар лета. Но в этих забытых богом местах зарядом мокрого снега даже первого июля никого не удивишь. Однако по возвращении на базу нас встретило настоящее лето. Сошёл на берег, и в голову ударили запахи земли, трав, цветов. В глазах зарябило от пёстрых платьев женщин, собравшихся около магазина. А вокруг бухты застыли в знойном полуденном мареве темно-зеленые громады сопок. С первых выходов в море, несмотря на трудности матросской жизни - штормовые условия, ходовые вахты, тяжёлые работы, я почувствовал, что это моя стихия. Бушующий морской простор притягивал словно магнитом. Приходилось делать усилие, чтобы оторвать взгляд и отойти от иллюминатора. А какое чудесное, особенное чувство охватывало, когда корабль шёл полным ходом, приподняв нос, словно норовистый конь и резал острым форштевнем крутую пенную волну. Над головой раскинулся высокий купол неба с редкими облаками, а вокруг – безбрежное спокойное море в свете полярного дня. Пели свою богатырскую песню могучие главные двигатели, палуба вибрировала и раскачивалась под ногами, а в ушах свистел солёный ветер. Окрашенные в белый цвет надстройки придавали нашему кораблю сходство с белокрылой чайкой, рвущейся вперёд и ввысь в сияющем просторе к незаходящему солнцу. Порой казалось, что ожили страницы увлекательных морских романов, прочитанных в школьные годы. Первые итоги Морская романтика прорывалась через все тяготы и лишения. За год с небольшим военной службы я многому научился и получил крепкую закалку, пройдя через многие испытания. Командир отделения после весеннего приказа министра обороны об увольнении в запас стал «гражданским» и никакими корабельными заботами себя уже не обременял. Только стоял свои ходовые вахты на выходах в море. А на стоянке в базе, у «стенки» мы с Мышком – Михаилом, моим одногодком из Закарпатья по очереди несли дежурства. Похоже, что мыслями наш непосредственный начальник уже был далеко, там, где не действуют строгие статьи корабельного устава. Днём он, как и другие «гражданские» для видимости лениво «выползал» на построения. После развода на работы опять возвращался спать в кубрик. А если потревожит кто-либо из командного состава, то шёл в одно из служебных помещений. Ночами «гражданские» проводили время за разговорами, перекурами, игрой на гитаре. Иногда давали нам – молодым бойцам задание организовать «ночной картофан». Из картофеля, заранее почищенного и оставленного на камбузе для приготовления пищи на следующий день, мы изымали часть и на электроплитке в машинном отделении жарили для старших товарищей. «Гражданским» даже обслуживать себя уже было лень. Однажды в море кому-то из них пришла идея использовать мощные водовороты, создаваемые корабельными винтами. Действительно, прослеживалось явное сходство со стиральными машинами активаторного типа, которые тогда были широко распространены среди советских домохозяек. А здесь столько энергии пропадало зря! Сказано – сделано. Крепко привязали рабочее платье и забросили его в бурлящую кильватерную струю. Однако когда пришло время вынимать, линь (верёвка) оказался пустым. «Робишка» моего комода бесследно исчезла в морской пучине, словно в Бермудском треугольнике. Недооценили силу водяных воронок. Уж слишком мощной оказалась стиральная машина под названием «Архипелаг». В конце концов «комод» сошёл на берег, демобилизовавшись, а напарника перевели на другой корабль, отправляющийся на боевую службу. Должен сказать, что Мышко-Михаил, был хорошим, покладистым парнем. Ему удалось до призыва поработать радиомонтажником. Поэтому освоение специальности корабельного электрика давалось гораздо легче и быстрее, чем мне. В Закарпатье, откуда он был родом, очень сильным было даже тогда влияние Венгрии. И язык, на котором разговаривали выходцы из этого района Украины, лишь отдалённо напоминал украинский. В этом я убедился позднее, когда побывал в Ужгороде. Мышко неплохо говорил по-русски с небольшим акцентом, но когда увлекался и начинал говорить быстро, глотая окончания и почти не разделяя слова, я переставал его понимать. Приходилось останавливать товарища. На некоторое время я остался единственным электриком на «Архипелаге». Мичмана-электрика можно не считать. Он слабо разбирался в оборудовании, так как только недавно окончил школу мичманов и прапорщиков, опыта не имел и не старался его приобрести. Впрочем, человеком он оказался довольно самоуверенным. Пытался производить впечатление знающего специалиста и решительного командира. А может быть, просто старался скрыть неуверенность в себе? Однажды это сыграло с ним злую шутку. Взявшись проверить шлюпочную лебедку, он умудрился «уронить» спасательную шлюпку на причал. Но, дело, как обычно, замяли. Пользы от такого старшины команды электриков было маловато. Другой мичман - не из нашей боевой части, который часто стоял дежурным по кораблю, удивлялся, что я всё время на ногах. «Когда же ты спишь? – спрашивал он меня. Действительно, я «не вылезал» из бесконечных дежурств, словно привидение, передвигаясь по спящему кораблю. Дело в том, что в обязанности дежурного электрика входило проведение обходов каждые два часа по всем важным, потенциально взрывопожароопасным помещениям корабля: машинным и румпельному (рулевая машина) отделениям, аккумуляторным, агрегатным и ещё многим другим. У меня был набор бирок с указанием времени обхода, и я развешивал их в каждом помещении. То есть всегда можно было проследить время последнего обхода. И повседневной работы у электрика на старом корабле тоже было более чем достаточно. Оборудование часто требовало ремонта. Иногда довольно серьёзного. Так во время одного из выходов в море «пропала» одна из фаз дизельного электрогенератора. Пока питание шло от исправного агрегата, мы авральным порядком разбирали и чистили вышедшую из строя электромашину. Так вышло, что заниматься этой работой пришлось после окончания моей ходовой вахты. В общем, получилось около суток без сна. Состояние, конечно, после этого было весьма неприятное. Сознание – словно в тумане, реакция - замедленная, движения – неуверенные. Причём работали мы в условиях качки. При стоянке в базе, у стенки большая часть техники, конечно, была не задействована. Проводилось только лишь «утреннее проворачивание оружия и технических средств». И то довольно формально. Впрочем, даже просто поменять лампочку в полуразвалившемся светильнике, где патрон висит на проводах с рассыпающейся от времени изоляцией, порой представляло нелёгкую задачу. Кроме того, светильники и другое оборудование довольно часто располагались в труднодоступных местах, что очень усложняло ремонт. Поэтому приходилось работать в крайне неудобном положении, согнувшись «в три погибели» или наоборот, вытянувшись из всех сил и балансируя для поддержания равновесия. Иногда не было возможности отключить электропитание и приходилось работать под напряжением, с риском получить удар током. И меня действительно «встряхивало» время от времени. К счастью, без особых последствий. Иногда отключать питание частично не получалось и обесточивался весь отсек. Тогда ремонт проходил в тусклом свете аккумуляторного фонарика. Электрические схемы часто отсутствовали, а те, что сохранились, имели пояснения на польском языке. Ведь корабль был польской постройки. Можно сказать, что за приобретённый опыт я заплатил высокую цену. Отслужив около года, я стал позволять себе некоторые вольности: отпустил усы, начал каждый день носить парадные хромовые ботинки, вместо обрезанных сапог, даже ругался со старослужащими. Так один из мотористов, тот самый, что страдал от качки в море, хотел получить доступ в помещение, где хранились запасные части к электрооборудованию. Он собирался припрятать там ушитую и украшенную не по Уставу парадную форму для поездки домой после демобилизации. Но помещение было в моём заведовании. Там находились мои скромные запасы: банки консервов, печенье и прочие «деликатесы», которые удавалось получить, пользуясь служебным положением. И я никого не собирался пускать на свою территорию. Мы сцепились в машинном отделении один на один. И он был вынужден отступить. Так, постепенно, я укоренился на корабле и заработал определённый авторитет. Ко мне часто обращались за помощью, когда нужно было наладить освещение, обогрев или ещё какие-либо электрические приборы. Через время в помощь и на обучение прислали «нулевика» - только, что призванного с гражданки молодого матроса. А перед июльским выходом на сопровождение кораблей владычицы морей – Великобритании нас усилили опытным специалистом, прошедшим дальних поход. Он, хоть и был старослужащим, вел себя по-человечески. Да и я к этому времени изменился - уже не был похож на того растерянного бойца, что пришёл в декабре. Просто так, безнаказанно не обидишь. Несмотря на загруженность, я стал выкраивать время на чтение, просмотр фильмов – то чего раньше было делать не положено «по сроку службы». Начал уделять внимание физическим упражнениям. На корабле ведь питание обильное, калорийное, а места для движения маловато. Поэтому я прибавил в весе и подрастерял спортивные навыки. Можно сказать, что жизнь стала налаживаться. Впереди появилась перспектива дальнего похода. А после «моря» механик – командир нашей БЧ-5 обещал представить меня к «отпуску на родину». Но судьба распорядилась по- иному. Ещё зимой приказом командира бригады я был приписан в состав формирующегося экипажа нового корабля, специально строившегося для выполнения задач радиоэлектронной разведки. Я надеялся, что ситуация измениться, решение поменяют и я останусь на старом месте, где уже обжился. Но мои надежды не сбылись. В августе 1986 года моя служба на судне связи ССВ- 512, как официально назывался малый разведывательный корабль «Архипелаг», окончилась. Предстояло знакомиться с новым коллективом. Опять на суше Экипаж для нового корабля собирали со всей бригады. Разместили нас сначала на небольшом списанном судне под названием «Репитер». После действующего корабля, несущего боевое дежурство с периодическими перешвартовками, выходами в море и прочими беспокойными мероприятиями жизнь на новом месте показалась отдыхом в санатории. И я думаю, что эту передышку заслужил честно. Минимум нарядов, полноценный сон и спокойная жизнь помогли прийти в себя. Мы имели возможность заниматься спортом, ходили играть в футбол среди окрестных сопок. Молодой замполит-комсомолец пытался организовать культурно-массовую работу. Прошли соревнования по подъёму переворотом и подтягиванию на турнике, военно-морская викторина и шахматный турнир. Через некоторое время старенькое судно, на котором мы временно обосновались, пошло на слом. И мы окончательно сошли на берег. Нас перевели в деревянное здание клуба. Пожалуй, единственным минусом было питание в береговой столовой. После пищи, приготовленной на корабельном камбузе, кушать там было практически невозможно. Выручал гарнизонный магазин. А по службе на берегу делать было совсем нечего. После обеда начинался адмиральский час, и часть экипажа укладывалась спать часа на три. А те, кто проснулись раньше или вообще не хотели спать, занимались своими делами: читали, писали письма. Один старшина из операторов радиотехнической службы и секретарь комсомольской организации по совместительству, почитывал самоучитель английского языка. И я подумал, что было бы неплохо тоже заняться иностранными языками, а также попытаться вспомнить институтские науки. Но подходящей литературы не было. Такая вольготная жизнь продолжалась около двух месяцев. Правда длительное бездействие начало действовать на нервы. Очень хотелось поскорей сменить обстановку. В конце сентября мы побывали в Мурманске и немного приобщились к цивилизации. Город большой, современный, особенно по сравнению с нашим «медвежьим углом». Стены зданий покрашены в разные цвета. Наверное, это было сделано для того, чтобы оживить унылый большую часть года заполярный пейзаж. Мы пообедали в ресторане и приобрели сумки в центральном универмаге для предстоящей поездки за рубеж. Ведь корабль ждал нас – приёмную команду в Польше, на Северной верфи города Гданьск. Затем нам выдали гражданскую одежду. Польша на тот момент всё ещё была социалистической страной, но отношение к советским военнослужащим у поляков было неоднозначным. Тем более что мы собирались ехать в самое логово профсоюза «Солидарность», который за несколько лет до этого организовал массовые забастовки на польских судоверфях, что привело к введению военного положения в стране. А глава «Солидарности» и будущий президент Польши – Лех Валенса, работал электриком на Северной верфи во время этих событий и активно участвовал в политических выступлениях. Поэтому, чтобы не привлекать излишнего внимания, нас и переодели в гражданскую одежду. Жить нам предстояло в гостинице курортного местечка Сопот около Гданьска. В то время Сопот был известен своим песенным фестивалем, проводившимся каждое лето в открытом театре «Лесная опера». Так что мне предстояло побывать в местах, которые до этого видел лишь по телевизору. В октябре, единственный раз за три года службы на севере мне удалось увидеть яркое и разноцветное полярное сияние. Ведь это довольно редкое явление. И картина получилась впечатляющая. Тёмные громады сопок, а над ними, словно огромная перевёрнутая чаша, звёздный купол небосвода. Над вершинами сопок в мягком тёмно-синем бархате неба висит огромный оранжевый диск луны. А немного выше ярко светиться отражённым солнечным светом далёкая планета. Во всю ширь неба протянулись светящиеся бледно-зелёным светом полосы северного сияния. Они похожи на очень высокие облака. Но вот картина быстро меняется. Теперь сияние напоминает тоненькие невесомые занавески. Они колышутся, будто от лёгкого дуновения ветра, хотя стоит абсолютная тишина, беспрерывно меняют свою форму, переливаются зелёным, розовым, жёлтым цветами. И всё это в холодном арктическом безмолвии. Вот картина меняется опять. Сияние принимает вид лучей. Они начинаются в зените и радиально расходятся по всему небу. Говоря современным языком, похоже на изумительно красивое лазерное шоу. Только это представление глобального масштаба, видимое на огромных расстояниях. А ещё я увидел настоящую «Акулу». Да, именно ту, самую большую в мире атомную подводную лодку с ракетным отсеком, расположенным не позади боевой рубки, как обычно, а перед ней. Один из плавучих причалов, у которых стояли корабли нашей бригады, находился на некотором удалении от остальных в глубь залива. В первый момент, когда субмарина, появившаяся с той стороны и шедшая на выход в море, оказалась на одной линии с нашим удалённым четвёртым причалом, мне показалось, что она находится рядом с ним. Даже мелькнула мысль: «Почему подводная лодка швартуется к нашему причалу?». Лишь присмотревшись, я понял, что она проходит гораздо дальше, фарватером посредине залива на расстоянии не меньше морской мили. И только из-за её гигантских размеров создаётся такое обманчивое впечатление. Заграничная командировка Ноябрьским вечером нас собрали на плавучей мастерской, где располагался штаб бригады для проведения последнего инструктажа перед отъездом. С напутственным словом выступил командир бригады. Поскольку на время поездки мы должны были выглядеть гражданскими людьми, то вместо военного обращения по званию следовало называть офицеров и мичманов по имени и отчеству. После полутора лет службы военная организация настолько въелась в сознание, что такое гражданское обращение казалось дикостью. И вот уже поезд мчит нас сквозь полярную ночь из Мурманска в Ленинград. За окном в ярком свете луны проплывают заснеженные леса и скованные толстым ледяным панцирем бесчисленные озёра Карелии. Природа застыла до весны в ледяном безмолвии. А в вагоне тепло и уютно. Короткая остановка в Ленинграде, пересадка на поезд до Бреста. Там, на западной границе мы провели целый день. Посетили, разумеется, знаменитую Брестскую крепость, принявшую на себя первый удар врага в грозном сорок первом. Сфотографировались на память. Уже затемно из Бреста отправились на Варшаву. Поезд вёз нас уже по чужой земле. Хоть это была и братская социалистическая Польша, а всё же заграница. Конечно, масштабы здесь скромные, с нашими просторами не шли ни в какое сравнение. Поздним вечером этого же дня мы прибыли в Варшаву. Там пересадка в автобус судоверфи, который должен доставить нас в Гданьск. Вышли из поезда и около часа провели на вокзале. Всё это время не покидало ощущение первопроходца, высадившегося на неизведанную землю. Всё ново, непривычно. С напряжённым вниманием осматривались, слушали чужую речь, разглядывали людей – первых иностранцев вблизи. В польской столице я впервые увидел автоматические стеклянные двери и посетил платный туалет. Чисто, аккуратно конечно, но за деньги. Непривычно. К утру добрались в район Гданьска. В это время наш корабль – «Таврия» был на ходовых испытаниях в море и находился на рейде Гдыни. Надо сказать, что Гданьск, Гдыня и Сопот располагались поблизости, практически переходили один в другой. Катер доставил нас прямо к борту, и мы по штормтрапу вскарабкались на палубу. В течение последующих нескольких дней мы знакомились с кораблём в действии и бороздили море под польским флагом. Поляки кормили и обслуживали нас, как в ресторане. Мы пользовались хорошей посудой, ножами и вилками из нержавеющей стали. Контраст со старыми алюминиевыми мисками, ложками и бачками, к которым привыкли на кораблях бригады, был разительным. После объявления по громкоговорящей связи мы собирались в столовой команды, где столы уже были сервированы и подано первое блюдо. Потом официанты меняли посуду и подавали второе блюдо. В сочетании с гражданской одеждой и невоенным обращением к командному составу всё это давало ощущение невиданной свободы в нашей ранее строго регламентированной уставами и корабельным расписанием жизни. И такая приятная во всех отношениях полоса продолжалась в течение месяца. На берегу нас гостеприимно принял отель «Дом туриста» в Сопоте. В уютных номерах на несколько человек стояли кровати с красивым постельным бельём, торшеры, на окнах были занавески, на полу лежали ковровые дорожки. Всё это резко отличалось от привычной уже обстановки казарм и матросских кубриков, двух ярусных коек-гамаков с металлическими сетками, как на «Архипелаге», или трёх ярусных деревянных нар в единственном большом кубрике списанного «Репитера». Правда, телевизоров тогда в номерах ещё не было. Во всяком случае, в таком скромном отеле. Поэтому для просмотра мы спускались в холл. Где пытались общаться с девушками, которые дежурили на приёме посетителей. А двум старослужащим настолько удачно удалось договориться с полячками, которые тоже проживали в этой гостинице, что те даже пригласили их к себе в номер. Но возможное нежелательное для нашего командования развитие событий предотвратил бдительный старший лейтенант – командир БЧ-4, то есть боевой части связи. Он вовремя обнаружил отсутствие двух моряков и принял меры по их возвращению в свои номера. Дальнейшую работу с «несознательными» воинами проводил замполит. Но дальше профилактической беседы и кажется, какого то взыскания дело не пошло. Каждый день по будням, мы отправлялись на электричке в Гданьск, на верфь. Надо сказать, что польские рабочие от советских коллег не особенно отличались. В том смысле, что работать до последних дней перед сдачей судна они не спешили. Вежливо выслушивали наши замечания и с улыбкой отделывались обещаниями их устранить. Только потом, когда времени осталось совсем мало, в авральном порядке они бросились устранять недостатки. Вот тогда работа действительно закипела. Судно опутали шланги и провода, по палубам и коридорам, словно муравьи забегали рабочие. Теперь они действительно старались что-то поправить. Ведь пришёл срок сдачи объекта заказчику – то есть нам. А в выходные дни – отдых. Культурный и спортивный. Как-то поехали в спортзал играть в волейбол с нашими военными представителями. Это старшие офицеры, специалисты в своих областях, которые подолгу жили в Польше и следили за постройкой судов, предназначавшихся для советского военно- морского флота. Вот кому я тогда позавидовал. Такая интересная высокооплачиваемая работа с длительными зарубежными командировками, возможностью путешествовать, изучать языки. Об этом можно было только мечтать. В другие выходные мы побывали на экскурсии в древнем рыцарском замке Мальборк – столице крестоносцев. Городок находился примерно в часе езды на юг от Сопота. Стены и башни замка, сложенные из красного кирпича, возвышались над водами реки Ногат. Наш автобус остановился на территории нижнего замка. Здесь нас встретила экскурсовод – пожилая полячка пани Ирена. Она рассказала нам о долгой истории крепости от начала её строительства в 1270 году и длившегося в течение 130 лет. Вначале это был опорный пункт рыцарей Тевтонского ордена в их походах на восток и местонахождение Великого Магистра ордена. Позднее замок стал резиденцией польских королей. Первоначально был построен Высокий замок – самая древняя и в то же время самая неприступная часть. А уже потом Средний и Низкий. В Низком замке располагались всевозможные склады, конюшни и другие хозяйственные помещения. Осмотрев панораму крепости, мы через подъёмный мост проходим в Средний замок. Уже при входе чувствуется атмосфера того времени. Узкий деревянный мост на цепях – реконструкция девятнадцатого века, тяжёлые металлические ворота и над ними решётка с окованными железом кольями. Она опускалась в случае внезапного нападения. Вверху, в башне отверстия для того, чтобы можно было выливать кипяток или горячую смолу на головы атакующих. Экскурсовод рассказывает о том, что в Среднем замке одно из крыльев занимали помещения для гостей Ордена, часовня и столовая, а другое крыло – помещения для немощных, доживающих свой век рыцарей. Пани Ирена предлагает нам пройти внутрь, прибавляя, как обычно своё неизменное «пожалюйста» с необычным мягким выговором. Внутри на первом и втором этажах отреставрированного крыла (замок был сильно разрушен в годы Второй мировой войны) расположились экспозиции изделий из янтаря, посуды. В залах с помощью электронагревателей поддерживается постоянная температура, витражи подсвечены лампами дневного света. В каждом зале смотрительницы следят за порядком. Ещё один подъёмный мост и мы в Высоком замке. Останавливаемся во внутреннем дворике. В центре его колодец. Тихо, холодно и мрачно. Только закаркали потревоженные вороны. В какой-то момент показалось, что мы очутились в мрачном средневековье. Впечатление усилил осмотр темницы. Не хватало лишь самих рыцарей. Но казалось, что сейчас за поворотом галереи вот- вот заблестят их доспехи. Внутри замка располагалась своя пивоварня и кузница. Далее капитул - зал для совета и казна. Посещаем санитарную башню. Далее выставка оружия и доспехов. Да, видимо мелковатые тогда были люди, судя по их латам. А вот двуручные мечи довольно большие даже для нас. Как они с ними управлялись?! Осматриваем ещё несколько экспозиций, где собраны предметы старины и искусства: картины, скульптуры, барельефы. Фотографируемся в заключение и возвращаемся к автобусу. После Мальборка отправляемся в Штутгоф – бывший гитлеровский концлагерь. Впечатление тяжёлое, гнетущее. Поражает контраст между природой этих мест – прекрасные леса вокруг, чистый воздух, тишина, покой и этой чудовищной фабрикой смерти. Облегчённо вздыхаем, когда автобус наконец-то отправляется из этого мрачного места и везёт нас обратно в Сопот. Разумеется, в свободное время мы много гуляли по Гданьску и Сопоту. Города были полностью восстановлены после второй мировой войны. Много зданий отстроили в стиле прошедших эпох. Здесь вообще к памятникам прошлого относились бережно. Ведь это не только история, но и хороший источник дохода. А рядом со стариной, с католическими соборами - костёлами соседствовали современные отели. Красивая европейская архитектура, чистые и ухоженные улицы производили приятное впечатление. Мне показалось, что весь первый этаж зданий был отдан под магазины и маленькие частные лавочки. Торговля уже тогда процветала. Красивые витрины с подсветкой привлекали покупателей. Товары аккуратно упаковывались. Для нас – советских граждан, замученных дефицитом модных современных вещей и «ненавязчивым» (хочешь - бери, не хочешь - проваливай) торговым сервисом, это стало окном в другой мир. Поскольку нам выдали польскую валюту в размере месячной зарплаты высококлассного специалиста в Союзе, то цены на одежду и обувь нам показались вполне приемлемыми. Чего не скажешь о продуктах. На этом пришлось экономить, чтобы сделать больше покупок. Должен отметить, что и местные жители соответствовали своим городам. Вежливые, приветливые, многие поляки понимали русский язык, а некоторые и неплохо говорили по-русски. К нам они относились вполне дружелюбно. Что удивило – так это раскованность полячек. Они курили в общественных местах наравне с мужчинами, причём и молодые и пожилые. Конечно, в Советском Союзе за это женщин тоже никто не преследовал. Но наши женщины сами не особенно афишировали своё увлечение. Во всяком случае, идя по улице, они не курили на ходу. Ещё удивило наличие эротической литературы – журналов, календарей. Такого у нас тогда и в помине не было. Близость Европы чувствовалась особенно сильно в теле- и радиовещании. В каждом номере у нас стоял стереофонический радиоприемник, который позволял свободно принимать многочисленные музыкальные программы. Даже магнитофона и дефицитных записей здесь не требовалось. А уж польское телевидение - красочное, яркое, динамичное, с обилием музыкальных программ и невиданных рекламных роликов, произвело неизгладимое впечатление. Это сейчас ни одно выступление не обходится без видеоряда, даже на сцене. Обязательно группа танцоров, спецэффекты и прочее. Тогда же видеоклипы советский человек мог увидеть только за границей или в записи на видеомагнитофонах. Но это было доступно очень немногим. А вот с просмотром кинофильмов у нас возникали некоторые проблемы. Мешал языковый барьер. Всё-таки польский язык существенно отличался от украинского и тем более, русского языков. Особенно затрудняло восприятие обилие шипящих звуков. Несмотря на позднюю осень - начало зимы погода благоприятствовала нашим поездкам. Море смягчало колебания температуры. Но всё же было досадно, что мы не попали в эти места летом, когда проводился знаменитый песенный фестиваль в Сопоте. Когда тёплое море, много зарубежных туристов. Впрочем, тогда ещё труднее было бы возвращение к суровым военно-морским будням. Накануне отплытия в Балтийск я поймал себя на мысли, что возвращаться в Союз совсем не хочется. Балтийск В Балтийске к нам присоединился остальной экипаж, и началась подготовка к переходу на Север, в родную базу. Все разместились в кубриках с удобными двухъярусными спальными местами, похожими на купе железнодорожного вагона. Матрасы, толщиной сантиметров пятнадцать, позволяли комфортно отдыхать. А боковые металлические ручки-крепления фиксировали их, не давая съехать на палубу при крене судна. И, кроме того, они помогали взобраться на верхнюю полку. Благодаря светильнику у изголовья, можно было читать, когда в кубрике отключено освещение. А занавески прикрывали свет, чтобы не мешать тем, кто спит. Под нижним спальным местом располагались выдвижные ящики – рундучки для личных вещей. Кубрики были большего размера, чем на Архипелаге. Это дало возможность поместить стол и скамейки вдоль него – по-морскому бак и баночки. Всё это было жёстко закреплено на палубе. А к переборкам – стенкам кубрика были прикручены металлические шкафчики, где развешивалась выходная форма, шинели и бушлаты. Январь в том году выдался очень суровым. Сильные морозы в сочетании с высокой влажностью морского воздуха делали внешние работы чрезвычайно тяжёлыми. Управляться с инструментом одеревеневшими пальцами было крайне неудобно. Конструкция старых электрощитов на причалах, построенных ещё до войны, во времена Восточной Пруссии, тоже не способствовала быстрому подключению. Приходилось подключать кабель берегового электропитания, лёжа на снегу. Одно лишь немного утешало – в Заполярье в это время было ещё хуже. Из телепрограммы новостей мы узнали, что в Североморске вышла из строя система отопления, и город остался без тепла в эти суровый морозы. А вот я, образно выражаясь, угодил изо льда да в полымя. Уж действительно поддали жара! Мало не показалось. След от этого события остался на всю жизнь. Дело было так. Для подготовки экипажа к борьбе за живучесть корабля нас повели на учебно-тренировочное судно, сокращённо УТС. Вначале часть матросов боролась с поступлением воды в отсек, заделывала «пробоину». Остальные в это время наблюдали. Затем вторая часть, и я в том числе, приступила к борьбе с огнём. Те, кто не участвовал, поначалу с улыбками наблюдали, как мы пытались натянуть на себя грязные асбестовые костюмы, некоторые даже с повреждёнными масками шлемов. Но потом ребятам стало не до смеха. Мичман с УТС поджёг ванну с топливом. Полыхнула яркая вспышка, и стена ревущего огня мгновенно выросла у меня перед глазами. Невыносимый жар чувствовался даже через защитный костюм. В считанные секунды, несмотря на включенное освещение, в отсеке стало темно от копоти и дыма. Наши «наблюдатели», прикрывая лица зимними шапками и кашляя, кинулись вверх по трапу на выход. Ну а нам предстояло бороться до конца. У меня на спине висел ранец с генератором высокократной пены – очень действенным оружием против огня. Но требовалось подключить шланг от водяной пожарной магистрали, чтобы он начал действовать. Это следовало сделать другому матросу из трюмно- котельной команды. Но парень был постоянным объектом насмешек и оскорблений в коллективе, подвергался унижениям и издевательствам со стороны старослужащих. Запуганный и жалкий, он легко поддавался панике, быстро терялся и в более простой обстановке. Что же говорить об этой экстремальной ситуации? Конечно, он не смог выполнить свою задачу и, если бы не боцман, всё могло бы закончиться для меня гораздо хуже. Опытный старший мичман, не один год, прослуживший на кораблях, быстро подсоединил шланг и открыл вентиль. Вода пошла в ранец, и я ударил пенной струёй по огню. Вскоре пламя, изолированное от доступа кислорода, погасло. Тогда мы смогли перевести дыхание. Видимо я стоял в пол оборота к огню. Асбестовая ткань моего костюма на левом плече накалилась настолько, что я получил сильный ожог. К сожалению, на мне была не тельняшка с рукавами, а только майка. Это усугубило ситуацию. Около месяца я лечился потом у друга-фельдшера в корабельном медпункте. Каждый день приходил к нему менять повязку. И, тем не менее, рана успевала немного зарасти. Поэтому приходилось отмачивать её перекисью водорода и осторожно снимать бинты. Ощущения от этой процедуры были крайне болезненные. В Балтийске, в отличие от нашей базы на Севере, мы стояли в одной гавани с боевыми кораблями. Причём помимо старых кораблей Балтийского флота, здесь стояли новейшие эскадренные миноносцы и большие противолодочные корабли, экипажи которых, как и мы, готовились к переходу в места постоянной дислокации на Северный и Тихоокеанский флоты. Впоследствии названия некоторых из них стали появляться даже в центральных газетах. Ведь они несли боевую службу в Персидском заливе. При таком соседстве сильнее ощущалось наша принадлежность к военному флоту. После подъёма флага звучала команда «Оружие и технические средства осмотреть и проверить!». И весь флотский механизм приходил в движение. С лязгом и шумом поворачивались артиллерийские башни, зенитно-ракетные комплексы и реактивные бомбомётные установки, завывали приводные электродвигатели. Поднимались и опускались стволы орудий, направляющие пусковых ракетных установок, разыскивая в тёмном облачном небе невидимые цели. Кроме того специалисты минно- торпедных боевых частей запускали свою поисковую аппаратуру – гидроакустические комплексы. Думаю, что работали они на малой мощности излучения. Но даже и при таком облегчённом варианте работы в помещениях под ватерлинией – ниже уровня воды находиться было проблематично. При встрече ультразвуковой волны, посланной гидролокатором, с корпусом судна возникал резкий высокий и крайне неприятный звук, очень действующий на нервы. Интересно, какие же были ощущения у подводников, которых противолодочные силы «утюжили» своими гидролокаторами на полную мощность? В общем, для полного ощущения морского боя не хватало только вспышек и грохота выстрелов. Но это восполнилось на выходах в море при проверке нашей собственной артиллерийской системы. На «Таврии» были установлены по проекту два орудия малого калибра. В толстом стволе каждой пушки располагалось по окружности шесть каналов для стрельбы. Ствол вращался вокруг собственной оси, и в каждый канал по очереди поступал снаряд. Поэтому конструкция получила название револьверного типа. Благодаря этому достигалась фантастическая скорострельность. Длинной очередью из такого орудия можно было разрезать корпус судна, словно газовым резаком, только несравненно быстрее. При управлении в автоматическом режиме от радиолокационной станции такие артиллерийские установки обычно предназначались для борьбы со скоростными низколетящими целями и представляли собой последний рубеж противовоздушной и противоракетной обороны корабельного соединения. Вначале мы приняли на борт боезапас для этих прожорливых малюток. Корабль перешёл на автономное электропитание, подготовили противопожарные системы, сыграли учебную тревогу, и экипаж принялся таскать с причала металлические ящики со снарядами. Брали по одному в каждую руку и по трапу поднимались на борт, а там заносили в подбашенные отделения в носовой надстройке. И вот пришло время опробовать наши «хлопушки» в море. Когда они открыли огонь, я находился на верхней палубе. Грохот поднялся такой, что я быстро опустил уши у зимней шапки. Ну и часть лампочек в помещениях, не выдержавших сотрясения, тоже пришлось заменить. При стрельбе за считанные секунды к цели уходили десятки снарядов, и создавалось впечатление, что огонь ведёт пулемёт, а не артиллерийское орудие. Какое же ощущение оставляют оглушительные залпы крупнокалиберной артиллерии? В Балтийске мне удалось провести небольшую удачную сделку – понадобились деньги. В Польше я купил себе модную одежду и обувь. Ведь в Союзе тогда ещё господствовал дефицит. В тот момент мы стояли у причала в два борта. Первой - наша «Таврия», а затем однотипный разведчик Балтийского флота. Иллюминаторы нашего кубрика находились на одном уровне с иллюминаторами кубрика на соседнем корабле. Поэтому после того, как договорились, осталось только протянуть руку. Я отдал футболку и получил за неё довольно приличную по тем временам сумму – пятьдесят рублей. Такая вот получилась коммерция. К концу зимы, в двадцатых числах февраля меня ждал приятный сюрприз – приезд родителей. Они воспользовались существенным сокращением расстояния между нами, для того чтобы навестить меня. Ведь дорога в Калининградскую область гораздо короче, чем в Заполярье. Награды отца – ветерана Великой Отечественной Войны произвели на моё командование самое благоприятное впечатление. Родителей приняли хорошо, показали корабль, а мне выписали пятидневный отпуск. Мы всей семьёй поселились в самой западной гостинице Советского Союза под названием «Золотой Якорь». Обедали в одноимённом ресторане при гостинице, который днём работал в режиме столовой. Ну и конечно я поедал домашние деликатесы – напечённые мамой перед поездкой мои любимые пироги с яблоками и маком – струдели. Отпуск пролетел быстро. И стоянка наша на Балтике также продолжалась недолго. Ещё несколько раз выходили в холодное и негостеприимное море на полигоны и для отработки задач. Суровая зима никак не хотела сдавать свои позиции в этом году. Погода держалась холодная со снегом. Моря и невидно было из-за того, что поверхность воды покрывало месиво из мокрого снега и битого льда – настоящая каша. Над головой висело мрачное свинцово серое небо без единого просвета. При выходе из бухты и на входе в неё я стоял в носовой швартовой команде и наблюдал, как мимо проплывали хорошо знакомые места: набережная с гостиницей и рестораном, магазины. Совсем недавно мы гуляли там с родителями. От воспоминаний и унылой погоды становилось совсем грустно. Вокруг Скандинавии В течение марта закончилась подготовка экипажа и прошла проверка корабля флотским командованием. А восьмого апреля мы оставили за кормой весенний Балтийск. Когда уходили, уже было сравнительно тепло, моросил мелкий дождик, а от снега и следа не осталось. Через сутки хода стали на якорь в районе острова Рюген – в территориальных водах Германской Демократической республики. Тогда ещё Германия была разделена на Западную и Восточную части. Телевизор, находившийся в столовой команды, позволял принимать программы немецкого телевидения. Но только в немом режиме. Звука не было, так как советское телевидение использовало другой стандарт вещания. Ну и смотреть ночные программы приходилось тайком и урывками. Простояли несколько суток, а затем пошли в проливную зону. Запомнилась последняя лунная ночь на Балтике с обилием огней – и на берегу, и от встречных судов. Проливами шли весь день. Это, только глядя на карту можно подумать, что там узко. На самом деле берег виден далёкой полоской на горизонте, можно его с облачком спутать. Видели много иностранных судов. Надо сказать, что во время прохождения Балтийских проливов выходить на верхнюю палубу запрещалось. Дежурные мичманы и офицеры с автоматами патрулировали вдоль бортов. Морякам срочной службы доверия не было. Поэтому осматриваться удавалось, только поднявшись в фальштрубу, возвышавшуюся над палубой и средней надстройкой. Она представляла собой высокое помещение с несколькими ярусами, выложенными металлическими решётками. А соединялись они с помощью трапов. В фальштрубе проходили вертикальные выхлопные трубы всех корабельных двигателей, дымоходы котлов и вентиляционные каналы. Поэтому почти всегда было тепло и при стоянке в базе, здесь иногда прятались от посторонних глаз, чтобы вздремнуть в неурочное время. Корабль вышел из проливов, пересёк Северное море. Всё это время нас лишь слегка покачивало. А вот Норвежское море встретило высокой штормовой волной. В воздухе появились бакланы - наши постоянные спутники в арктических морях. Раскачивало довольно сильно. Волны даже захлёстывали иллюминаторы помещений на главной палубе, которые располагались достаточно высоко над ватерлинией. Особенно большой размах качки был, когда корабль двигался некоторое время под углом к волне. Несмотря на всё это, мой напарник Юра решил посмотреть на море через открытый иллюминатор. Но задраить его до подхода очередной волны не успел. Впечатление было такое, словно в борт нам попала торпеда. Фонтан воды и брызг, будто после мощного взрыва накрыл пол кубрика. Долго потом мокрый Юра, вместе с молодыми бойцами собирал воду, разлившуюся по палубе. Это было забавное зрелище. А я как-то выбрался на сигнальный мостик, чтобы осмотреться. Увидел приближённые оптикой скалистые, занесённые снегом угрюмые берега Норвегии, так похожие на Кольскую землю. Стало зябко, и я мигом нырнул вниз. Нужно отметить одну неприятную особенность этого перехода на Север. Обычно в море все заняты главным делом – несением ходовых вахт. Ну а всё остальное отступает на второй план. Я имею в виду смотры, приборки, всевозможные учебные занятия – политические, по специальности и. т. д. То есть их никто, конечно, не отменяет, но и упора на этом особого не делают, не давят на моряков. Главное - выполнение поставленной задачи. Это на стоянке в базе, когда людей занять чем-то нужно, возможно появление проверяющих, то таким вопросам уделяют больше внимания. В нашем же случае новый корабль шёл к месту постоянной дислокации и впервые должен был появиться перед командованием бригады. Естественно наше начальство было кровно заинтересовано в том, чтобы показать себя с наилучшей стороны и отчитаться перед штабом. Поэтому офицеры и мичманы старались изо всех сил поддерживать строгую уставную дисциплину и порядок. И на протяжении всего перехода донимали нас всякими неприятными мероприятиями. Это слегка испортило впечатление от пребывания в море. Впрочем, были и приятные моменты. Это традиционно хорошее питание – автономный паёк. Хоть у нас он и скромнее, чем у подводников, но гораздо лучше базового. А если учесть, что часть экипажа в штормовых условиях в основном грызла сухари, то перепадало дополнительное количество печенья, варенья, сгущёнки и прочих продуктов. Оказалось, что нам даже по пятьдесят грамм сухого вина положено в качестве ежедневной нормы. Боцман ходил с чайником и мерной рюмкой по столовой и разливал каждому моряку. Чтобы усилить эффект мы сливали порции в одну чашку и пили по очереди. Два дня пропускаешь, а на третий принимаешь «на грудь» уже сто пятьдесят грамм. Действие вина усиливала качка. Кроме того, каждый день выдавали по маленькой шоколадке и вяленой вобле. Некоторые собирали и откладывали их для обмена, а я употреблял сразу. Последний этап похода - обогнули самый северный норвежский мыс Нордкап и оказались в Баренцевом море. Погода совсем испортилась. К бортовой качке добавилась и наиболее выматывающая – килевая качка. Солнце совсем исчезло в тучах, ударили снежные заряды. Чувствуется, что мы вернулись на Север. Свинцовое море и небо. Ветер, яростно рвущий пену с гребней волн и смешивающий брызги с мокрым снегом. «Кипящая» ледяная вода арктического ледовитого океана. Но есть что-то притягательное в этом суровом пейзаже. И я подолгу стоял у иллюминатора, не в силах оторвать взгляд от бушующей стихии. Вот, наконец, показался наш забытый богом медвежий угол. Заснеженные сопки вокруг. И не поймёшь апрель это или ещё январь. Поход окончен. Мы в родной базе. Флотские будни Поначалу новый корабль был в центре всеобщего внимания. Флагманский механик бригады по кличке рыжий Ганс лично облазил машинные отделения, знакомясь с двигателями. Затем ажиотаж спал, и всё вошло в обычную колею. Только мы почему-то долго не подключались к береговому электропитанию и стояли под собственными дизельными электрогенераторами. При этом электрики несли ходовую вахту, а не суточное дежурство, как обычно в базе. Из-за этого мой режим дня существенно изменился. Я бодрствовал, когда все спали, и укладывался спать, когда экипаж строился на утренний подъём флага. Я коротал время на вахте за чтением. На корабле открылась библиотека и, можно было выбрать что-то интересное. За апрелем пришёл май, в воздухе запахло весной. Появились первые робкие проталины на белом полотне окрестных сопок. К концу месяца группа наших старших товарищей закончила свою трёхлетнюю службу. По традиции, накануне схода на берег, увольняющиеся в запас угощали экипаж – организовали так называемые ДМБовые чаи. Наш командир отделения также отправился домой. На смену ему пришли молодые матросы. Теперь и я уже стал старослужащим – «годком». Позади два года службы. Но мои институтские товарищи, попавшие в другие рода войск, возвратились домой. Там на гражданке жизнь била ключом. Из писем родителей я узнавал о том, что мои знакомые поступают в ВУЗы, учатся, женятся. А мне гражданское прошлое казалось теперь чем-то далёким и нереальным. Я продолжал служить, и службе моей не было видно ни конца, ни края. Переписка с друзьями почти прекратилась – сказалось длительное отсутствие общения. Уже и забыли все наверно обо мне на «большой земле», кроме ближайших родственников. Только лишь с родителями и обменивался письмами регулярно. Такие грустные мысли порой вертелись у меня в голове. Единственное утешение состояло в том, что третий год не шёл ни в какое сравнение с первыми месяцами корабельной жизни. Однако и такой свободы, какая была у старослужащих на «Архипелаге», я уже не получил. Пришло наконец-то лето – последнее на службе. Но ещё долгое время держалась холодная и пасмурная погода. Хмурые, монотонные дни были похожи один на другой, как братья-близнецы. Только в середине июля распогодилось. А три дня были настолько тёплыми, что даже удалось позагорать на верхней палубе. Жизнь шла своим чередом. Теперь я больше внимания уделял себе. Помимо чтения, просмотра телевизора в столовой команды и игры на гитаре в кубрике, я старался в свободное время заниматься физическими упражнениями. Выходил размяться на верхнюю палубу. А иногда приносил в машинное отделение и подвешивал кранец – большой и жёсткий плетёный тюк, который предохраняет борт корабля от повреждений при швартовке к причалу или другому кораблю. Я использовал кранец для тренировки в качестве боксёрской груши. На боевую службу нашу «Таврию» или ССВ-169 не планировали. Мы периодически выходили из базы на сутки – трое, маневрировали в Кольском заливе и прибрежных районах Баренцева моря. Это было достаточно утомительно. Приходилось таскать тяжёлые кабели для отключения и подключения берегового электропитания, подолгу стоять в швартовых командах до самого выхода в открытое море. Весь ритм жизни сбивался. Не успеваешь привыкнуть к морскому распорядку, как уже корабль становиться к причалу. Однажды у меня получилось очень неудачное сочетание берегового дежурства с и длительным нахождением в швартовой команде, поскольку мы вышли в залив, и ходовой вахты. В результате получилось так, что я не спал около суток. А когда удалось наконец-то прилечь, сыграли учебную тревогу. Но мой измученный организм на неё уже не смог отреагировать. Я продолжал спать, не смотря на попытки меня разбудить. Ребята говорили, что даже замполит безуспешно пытался это сделать. К счастью, происшествие для меня обошлось без последствий. В августе мы около двух недель бороздили Баренцево море, отрабатывая свои задачи. Маневрировали у самой кромки территориальных вод Норвегии в прямой видимости наземной станции радиоэлектронной разведки НАТО. Эта станция фиксировала учебные пуски баллистических ракет с советских атомных подлодок на полигонах боевой подготовки. А наши операторы радиотехнической службы в свою очередь изучали её работу. Подходили мы и к Западной Лице – посёлку у самой границы с Норвегией, где располагалась одна из баз нашего подводного флота. Разминулись на встречных курсах с выходящей в море атомной субмариной. На воде, да ещё с высокого борта «Таврии», она не производила такого потрясающего впечатления, как тогда в сухом доке. Возможно, подлодка шла на отработку учебных задач на полигоны в Баренцевом море. А может быть, направлялась на боевую службу. Тогда вскоре подводный атомоход нырнёт, чтобы скрытно выйти на позиции в Ледовитом океане, откуда прямо через северный полюс можно достать территорию США и Канады межконтинентальными баллистическими ракетами. И обтекаемый сигарообразный корпус будет тихо скользить в толще арктических вод под надёжным прикрытием ледяного панциря. Вероятно также, что этот подводный стратегический ракетоносец незаметно проскользнёт через Фареро-Исландский противолодочный рубеж НАТО и раствориться в просторах Атлантики на несколько месяцев в автономном плавании. При этом атомоход будет в постоянной готовности произвести смертоносный ракетный залп и накрыть термоядерным ударом возмездия военные базы и мирные города на Северо- Американском континенте. Отпуск на Родину Однажды во время ходовой вахты в центральном посту наш механик – командир БЧ-5 спросил, ездил ли я в отпуск в родные места. Получив отрицательный ответ, обещал исправить положение. Это, конечно, очень сильно подняло настроение. Дело в том, что наш командир боевой части был ещё и заместителем флагманского механика бригады, а на «Таврию» был назначен временно для приёма и освоения новой техники, чтобы затем передать дела следующему, уже постоянному механику. Эта должность была для него в качестве трамплина в служебной карьере. И за выполнение своего задания он вскоре получил очередное воинское звание – капитана третьего ранга. Так вот с ним на корабле считались. Он мог себе позволить даже отругать вахтенного офицера в ходовой рубке за неверные действия. Любил построить и отчитывать мичманов из разных боевых частей. Он с иронией называл их адмиралами за отдалённое сходство мичманских и адмиральских погон. В общем, командир был хозяином своего слова, и его обещанию можно было верить. Так всё и получилось. Очередной осенний приказ Министра Обороны о призыве и увольнении со службы я встретил в родных местах. И телевизионную трансляцию поездки последнего Генерального Секретаря ЦК КПСС Горбачёва на Северный флот с посещением новейшего стратегического ракетоносца «Акула» уже видел дома. Этому предшествовало долгое путешествие в поезде. Двое с половиной суток, через всю страну с севера на юг, изнемогая от нетерпения, трясся я в плацкартном вагоне. Приехал в родной город, добрался до своего района и не узнал его. На месте пустыря выросли новые многоэтажные дома. Я даже растерялся немного, разыскивая между ними дорогу. Другие явные изменения – это подросшая молодёжь. Те, кто ещё оставались в моей памяти совсем детьми, ощутимо повзрослели за эти два с лишним года моего отсутствия. А новая школа, которую при мне только строили, уже произвела пару выпусков. Побывал я и в своей школе, встретился с учителями. Разумеется, нанёс визиты родственникам. У тётушки, словно трактор выкопал на огородном участке морковь и при этом даже слегка подгорел на ярком крымском солнце. Сходил на дискотеку с давней подружкой, которая успела меня обогнать в учёбе. Когда я окончил первый курс института, она ещё была школьницей. А теперь стала студенткой второго курса этого же ВУЗа. Встретился с другом детства, отслужившим в Балтийске три года на «мотоцикле» - малом сторожевом корабле, прозванном так за свои шумные двигатели. Он уезжал в областной центр – Симферополь, на учёбу. И пригласил меня в гости - в студенческое общежитие. Да, нам «морским волкам» было о чём поговорить. Всё бы хорошо, вот только возвращаться в неволю на восемь долгих месяцев очень не хотелось. И билет на самолёт тоже достать не удалось, хотя мы с отцом специально ездили в Симферопольский аэропорт. Сезон отпусков заканчивался, и северяне массово возвращались домой. Так что сэкономить время в пути у меня не получилось. А Симферополь в лёгкой дымке тёплого, солнечного осеннего дня с белыми колоннами вокзала, троллейбусами, зелёными пирамидами деревьев запомнился как яркий образ южного города. Обратная дорога уже не казалась мне утомительной. Я ведь никуда не спешил и просто получал удовольствие от поездки, общения с попутчиками и последних дней вольной жизни. Познакомился с какой-то молодой девицей, и мы подолгу стояли с ней в тамбуре, обнимаясь и целуясь. Ведь плацкартный вагон не позволял уединиться. Проводник вагона – немолодой мужчина, проходя мимо, бросал сочувственные взгляды. А потом сказал мне что, к сожалению, служебное купе занято. А так бы пустил нас туда на время. Видимо, он что-то перевозил под заказ, подрабатывал. В Североморске я встретил лейтенанта со своего корабля. И он помог мне прорваться через контрольно-пропускные пункты, на которых обычно придирались ко всяким мелочам, например, искали недостатки в форме одежды и прочее. На корабле я похандрил немного, а затем постепенно включился в текущие дела. Забот хватало, и отпуск теперь казался прекрасным сном. Только после писем родителей и разговоров с теми, кто побывал в отпуске, ярко вставали картины недавней поездки. Осенне-зимняя стоянка в базе Погода, на удивление в этом году радовала, до конца октября снега так и не выпало. И мы долго носили бушлаты вместо шинелей, как обычно в это время. Пока полярная ночь не ограничила видимость, я имел возможность наблюдать в мощную оптику с ГКП (главного командного пункта) «Таврии» за проходящими по Кольскому заливу кораблями. Ведь посёлок Горячие Ручьи, где находилась наша бригада, располагался ближе к выходу в море, чем основная база надводного флота - Североморск, и всё движение проходило на наших глазах. С большим интересом я рассматривал в деталях самые современные на тот момент авианесущие и атомные ракетные крейсера. Таким ударным флотом действительно можно было гордиться! К ноябрьским праздникам мне присвоили звание старшего матроса. Но командир нашей боевой части, уже сдающий свои полномочия новому механику, остался не доволен таким повышением. Оно показалось ему недостаточным. Поэтому едва успел я прикрепить по одной золотистой полоске на свои погончики, как вышел следующий приказ о новом звании. Так в течение нескольких дней я из матроса, без прохождения старшинского курса в учебном отряде, превратился в старшину второй статьи, что соответствовало армейскому младшему сержанту. Слава богу, в бригаде было не принято отправлять в «учебку» кандидатов в младшие командиры. Наверно, чтобы не отрывать людей от дела, ради этих никому не нужных курсов. Так что мне пришлось подшивать дополнительные знаки отличия – ещё по одной полоске на погоны и погончики. Кроме того, я стал командиром отделения электриков, поскольку парень, который занимал эту должность в течение последних пол года, уволился в запас. В ноябре полярная стужа наверстала упущенные позиции. Пришли снега и морозы. Вступила в свои права полярная ночь. Небо почти круглые сутки оставалось темным, и время мы теперь наблюдали только по часам. Поход на Балтику для запланированного гарантийного ремонта на польской верфи всё откладывался. И ожидалось, что новый, 1988 год мы встретим в родной базе. Но до этого состоялось ещё несколько знаменательных событий. В середине декабря пошёл финальный отсчёт – знаменитые сто дней до приказа об увольнении. Я, как положено по традиции, купил измерительный метр – для отслеживания оставшегося времени. И каждый день отрезал по сантиметру. Так наглядно было видно, как тает срок службы. А тридцатого декабря я встретил свой последний на военной службе день рождения, двадцать первый по счёту. Много это или мало? Что успел сделать, чего добился, как жить дальше? Такие вопросы теснились у меня в голове. Утром встал поздно, около восьми часов, на подъём флага. Сегодня день рождения и у молодого матроса из моей боевой части, и очередная годовщина образования нашей страны - Советского Союза. Поэтому поднимают не только военно-морской флаг на корме, как положено во время стоянки в базе, и гюйс - красный флаг со звездой на носу, но и Государственный флаг, и флаги расцвечивания. После этого, по традиции, замполит перед строем поздравляет именинников. После построения опять ныряю в кубрик, в свою койку. До обеда провалялся – спал, читал. Праздник у меня всё-таки. А к обеду когда, наконец, рассвело, я вышел на верхнюю палубу, посмотреть на свой день. По правде, говоря, днём это назвать можно было с большой натяжкой. Так, скорее светлые сумерки в течение двух-трёх часов. Небо над сопками на юго-западе светилось мягким нежно-розовым светом, а на востоке было голубым, с тусклым золотым диском луны, и быстро темнело. Снег на сопках, окружающих бухту, в свете утренней или вечерней, трудно сказать даже какой зари, казался девственно чистым, мягким и нежным. За бортом стоял мороз градусов двадцать пять - что, в общем, не так уж много. Но следует принять во внимание высокую влажность этого края и очень малое количество безветренных дней. Тогда станет понятно, насколько здесь суровый климат. Конечно, служить на севере лучше, на корабле. Во внутренних помещениях почти всегда тепло и уютно. А я стоял на верхней палубе и любовался панорамой Кольского залива. Его тёмная вода сильно парила на морозе. Пар этот поднимался вверх, где-то вдали сливался с ватными слоистыми облаками и скрывал противоположный берег. Было тихо, сумрачно. У причалов неподвижно застыли корабли бригады. Вот прозвучала команда по трансляции, загорелись сигнально отличительные огни и сигнальщики спустили все флаги. День окончен. Предпоследний день года. Новый год встретили хорошо, весело. Как раз в ноль часов сменился с дежурства и до четырёх часов утра смотрел телевизор. А до этого была самодеятельность, показали несколько шуточных номеров в духе времени. Уже начинали сказываться веяния перестройки. Потом фотографировались на память. Хотя на корабле по соображениям секретности это делать было запрещено. Однако в моём ДМБовом альбоме храниться большая коллекция снимков, сделанных в ЦПУ (центральном посту управления БЧ-5), машинных отделениях, помещениях РГЩ (главный распределительный щит электропитания) и на других боевых постах. Поскольку вспышки на фотоаппарате у нас не было, то для съёмки во внутренних помещениях мы приспособили для подсвечивания лампу, мощностью в один киловатт. Правда она очень сильно грелась, и приходилось её часто отключать для охлаждения. Фотографировались, конечно, нелегально. Тогда ещё сохранялась мания секретности, причём часто совершенно необоснованной, а порой прикрывавшей чью-то глупость и халатность. Наверно, это было наследие сталинских времён. Кстати, пример в соблюдении режима секретности задавал сам командир корабля. Перед уходом на гарантийный ремонт в Польшу на боевых постах старательно вымарывался номер нашей войсковой части из всех инструкций. Видимо это был самый страшный секрет на корабле. А по приходу в Польшу командир решил показать пример подчинённым и лично вышел руководить утренней зарядкой экипажа. При этом он надел свитер из корабельного имущества. На спине, как положено, крупным шрифтом была нанесена маркировка - номер нашей войсковой части. Да, именно тот номер, который старательно удаляли из инструкций! Какие уж тут могут быть комментарии? Испытание на прочность Закончились праздники. До увольнения в запас оставалось несколько месяцев. Последним значительным событием моей военно-морской службы стал поход на Балтику. Несмотря на холод и мрак полярной ночи в первой декаде января «Таврия» вышла в открытое море. Погода нам не особо благоприятствовала. Баренцево море встретило небольшой килевой качкой. Видимо это была та самая «мёртвая зыбь» - отголосок далёкого шторма. Корабль поднимался вверх на волну, а затем плавно опускался вниз, как на гигантских качелях. И хотя я неплохо переносил качку, не «травил» за борт или в умывальнике, в отличие от многих сослуживцев, но всё равно было как-то не по себе. Пожалуй, килевая – это самый выматывающий вид качки. А в Норвежском море на нас обрушился циклон. Хотя ручки машинного телеграфа в ЦПУ (центральном посту управления), где я нёс вахту, показывали полный ход, на электронном табло лага (прибора для измерения скорости хода) высвечивалось всего два-три узла. Это означало, что «Таврия», несмотря на все усилия, движется со скоростью пешехода. На полную мощность работали оба главных двигателя, завывая от перегрузок. Передавая усилие на винты, с грохотом вращались массивные валолинии. Корабль медленно с трудом взбирался на очередную водяную гору. Почти физически ощущалось это неимоверное напряжение. Но после достижения гребня волны судно проваливалось вниз. В этот момент нагрузка на винты резко падала. Их лопасти начинали вращаться с ускорением, и бешено молотили воду. Сменившись после вахты, я вернулся в кубрик на отдых и выглянул в иллюминатор. В тусклом свете луны огромные волны казались беснующимися исполинскими доисторическими чудовищами. А их гребни, увенчанные пеной, напоминали головы на длинных шеях с оскаленными пастями. Так мы и карабкались с волны на волну, преодолевая яростный натиск стихии. Страшно подумать, что могло бы случиться в случае отказа двигателей. Корабль бы потерял управление, развернулся бортом к волне и, учитывая его огромную парусность – то есть площадь поверхности корпуса и надстроек, наверняка бы опрокинулся и затонул. Спастись в такой ураган было бы просто невозможно. И наши радисты действительно принимали сигналы бедствия. Кому- то не повезло в штормовом океане. Впрочем, у нас была дополнительная страховка. Наш корабль являлся дизель-электроходом. Это значит, что помимо главных дизелей, на борту имелись два мощных электрических двигателя, работающих от вспомогательных дизельных электрогенераторов. И они позволяли развивать малый ход. Слава богу, этой страховкой воспользоваться не пришлось. Механизмы нового корабля работали без замечаний. Только однажды сорвало металлическую трубку топливопровода и соляром обдало один из дизельных генераторов. К счастью, соляр, в отличие от бензина, воспламеняется при более высокой температуре. Поэтому удалось избежать возгорания в машинном отделении. На шестые сутки похода «Таврия» достигла Северного моря. Конечно, границы между морями были весьма условными. Высокие и плавные океанские волны Атлантики господствовали и здесь. Корабль кренился с борта на борт, иллюминаторы главной палубы заливало водой. Мы шутили, что идём в режиме подводного хода. Периодически корпус содрогался от тяжёлых ударов. Кипящая белая стена воды с пушечным грохотом обрушивалась на бак – носовую часть судна и заливала палубу до самых надстроек. Впечатляющее зрелище! Когда нос зарывался в волну, и вся передняя часть исчезала под многотонным слоем воды, казалось, что мы уже не выберемся. Но запас прочности, заложенный при проектировании и постройке судна, оказался достаточным. Мы наблюдали и фотографировали эту картину с сигнального мостика. Ветер достигал такой силы, что приходилось рукой удерживать зимнюю шапку. А военно-морской флаг, развевающийся на гафеле мачты, был дважды разорван в клочья. Пришлось сигнальщикам приспосабливать в качестве флага разукрашенную военно-морской символикой деревянную пластину. В какой-то момент сквозь тучи выглянуло солнце и осветило бушующий простор. Первый раз я увидел в море радугу. Она словно вырвалась из пучины навстречу солнцу. Получился своеобразный мост между двумя стихиями – морской и воздушной. Во время похода, как обычно в море, кормили хорошо. Мы получали усиленный автономный паёк. На «Таврии», в отличие от «Архипелага», имелась специальная электрическая печь, в которой готовили изумительно вкусный хлеб. Он скорее напоминал булку и просто таял во рту. Очень трудно было удержаться и не съесть лишнего. На старом же корабле просто брали с собой запас сухарей и заспиртованных батонов, которые после термообработки приобретали приятный вкус. А вот без прогрева они сильно горчили. Надо сказать, что хлеб собственной выпечки можно сравнить только с продуктом из бытовых электрических хлебопекарен, появившихся в продаже лишь в конце девяностых годов. Также с продуктами был связан один забавный эпизод в столовой. Сильное волнение моря усложняло экипажу приём пищи. Несмотря на то, что специальные крепления на столах – «штормовки» препятствовали падению посуды, морякам во время еды также приходилось поддерживать наиболее «резвые» предметы и удерживать свои тарелки в руках, наклоняясь вместе с кренящимся кораблём. Но ещё большие трудности возникали в работе матросов, несущих наряд по столовой. Ведь им в условиях качки нужно было сначала расставить, а затем собрать и перемыть посуду, подготовить и разнести продукты. И всё это нужно было делать, удерживая равновесие. А кормовую оконечность судна, где находилась столовая, раскачивало сильнее, чем центральную часть. И вот однажды, когда пришло время подавать второе блюдо, дежурный матрос вышел с большой тарелкой котлет и пошёл по проходу между столиками. В этот момент корма резко поднялась на гребне волны. Вдобавок ещё и линолеум в этом месте был влажный. В общем, матрос поскользнулся, ноги его как в кинокомедии взлетели выше головы, и он грохнулся на спину. Но при этом блюдо из рук не выпустил. Так и лежал, держа его в руках перед собой. Насколько я помню, ему повезло – обошлось без травмы. Несмотря на сложные погодные условия, вероятный противник о нас не забывал, противостояние продолжалось. Однажды, во время вахты мне нужно было подняться на верхнюю палубу для осмотра помещения агрегатной. Когда я в спасательном жилете карабкался по трапу, цепляясь за леерные ограждения, то услышал в воздухе шум двигателей. Повернув голову, увидел, что над нами на малой высоте с рёвом пронёсся «Орион» - самолёт базовой патрульной авиации НАТО. Но на помощь в аварийной ситуации рассчитывать не приходилось. И не потому, что вероятный противник был такой кровожадный. Просто наш корабль был напичкан секретной аппаратурой и документацией. И допустить неприятеля на борт, командование не могло себе позволить ни при каких обстоятельствах. На боевых постах радиотехнической службы рядом с радиоэлектронной аппаратурой размещались кувалды для её уничтожения при угрозе захвата корабля. А в одном из машинных отделений располагался инсинератор – специальный агрегат для быстрого уничтожения большого количества секретных документов. Ведь в случае попадания их в руки противника, пришлось бы менять всю систему кодов секретной связи. А это грандиозная работа! Ходили даже слухи, что существует инструкция на случай захвата корабля, согласно которой старший помощник командира должен был лично застрелить старшину-секретчика, так как это был моряк срочной службы. А знал он очень много. Впрочем, возможно это всего лишь байка. Но вот рубка ЗАС – засекреченной связи, осталась одним из немногих помещений на кораблях, куда я ни разу не попал. Хотя посты радиотехнической службы тоже являлись режимными помещениями, во время службы на «Архипелаге» я побывал на одном из них и даже слушал в наушниках приятную западную музыку, которую позволяла принимать аппаратура. В тот момент я очень пожалел, что попал в БЧ-5, а не в связь или радиоразведку. Гарантийный ремонт Оставив за кормой штормовые северные моря «Таврия» пришла на Балтику. Здесь море было спокойным, и появилась возможность осмотреться. Корабль представлял собой грустное зрелище. Умывальники и гальюны в промежутках между приборками успевали загадить страдающие морской болезнью. И по коридорам главной палубы, особенно после ночной вахты распространялся отвратительный тошнотворный запах. В некоторых кубриках металлические шкафчики для одежды, прикрученные к переборкам, не выдержали ударов волн и рухнули на палубу, сорвав крепления. Фланцевое крепление большой антенны, расположенной на топе грот-мачты, также не выдержало нагрузок, и антенна беспомощно повисла. Таким образом, переход потребовал большого напряжения сил от экипажа и добавил работ для гарантийного ремонта. Формально старшим на борту в это время был начальник штаба бригады – опытный капитан второго ранга. Тем не менее, видимо за свою службу он так и не смог привыкнуть к качке. Как рассказал мой друг-фельдшер, этот старший офицер весь переход провалялся на койке в корабельной амбулатории, страдая от морской болезни. А по окончании похода начштаба высоко оценил действия экипажа в сложных штормовых условиях. Он вынес благодарность личному составу «Таврии» с формулировкой: «За мужество и героизм, проявленные при переходе на Балтику». И все мы получили почётный, ценимый на флоте значок «За дальний поход». В Балтийске простояли несколько недель в ожидании команды отправляться на ремонт, перевели дух после напряжённых ходовых вахт. Иллюстрацией того, что люди действительно вымотались, может служить такой эпизод. Во время своих вахт я проводил обход помещений, где работало наиболее важное электрооборудование. Однажды спустившись в машинное отделение, я наблюдал, как рядом с грохочущими дизельными электрогенераторами, опустив голову на руку, которая в свою очередь лежала на работающем компрессоре, отключился матрос-моторист. От вибрации гремящего агрегата голова вахтенного постепенно сползала, но он, не просыпаясь, периодически возвращал её в исходное положение. Сильный шум, вибрация, запахи горелого масла плюс, изматывающая качка – вот полный набор «удовольствий», доставшихся морякам БЧ-5 в походе. Разумеется, спящий вахтенный на ответственном боевом посту – это недопустимо. Конечно, плавсостав – экипажи кораблей следовало комплектовать профессионалами-контрактниками, а не замученными бойцами срочной службы. Хотя и это вряд ли сняло бы все проблемы. Человеческий фактор очень часто являлся определяющим во многих ситуациях. Так при выходе в море на «Таврии» вывели из строя блок синхронизации дизельных электрогенераторов. Требовалось включить два генератора в параллельную работу для увеличения мощности. Но автоматика по какой-то причине дала сбой. И командир БЧ-5 опытный офицер с многолетним стажем, не разобравшись в чём дело, отдал приказ о ручном включении. Моему напарнику в помещении ГРЩ (главного распределительного щита) не оставалось ничего другого, как замкнуть рубильник вручную. Ведь он не мог отказаться выполнить приказ. Результатом встречного включения были вспышка, хлопок и запах горелой изоляции. Блок вышел из строя и требовал ремонта в заводских условиях. Конечно, механик сознавал свою вину и попросил преемника уладить вопрос с ремонтом по гарантии, так как он сам уходил на повышение и в Польшу уже не собирался. А для облегчения переговорного процесса у механика в каютном сейфе хранился солидный запас универсального флотского эквивалента – спирта для ППО и ППР (планово- предупредительных осмотров и ремонтов). И в дальнейшем могу сказать, забегая вперед, под тосты о советско-польской дружбе высокие договаривающиеся стороны решили вопрос положительно. Иногда я заходил в корабельную амбулаторию, чтобы пообщаться со своим товарищем фельдшером, сокращённо Доком. Он был немного старше меня по возрасту, но отслужил на год меньше, так как у него была отсрочка от призыва. Александр успел поработать фельдшером скорой помощи после медицинского училища и повидал жизнь с изнанки. Поэтому, в отличие от меня, он не питал особых иллюзий и рассуждал более реально. Однажды в Балтийске, когда я зашёл к нему пообщаться, Док подшутил надо мной. Он достал какой-то аппарат и протянул мне маску. «Вдохни", - предложил он. Я недоверчиво взял маску в руки и поднёс к лицу. Вдохнул, но ничего не произошло. Я вопросительно поглядел на Дока. «Дыши, дыши»,- повторил он, внимательно глядя на меня. В это время мы стояли у причала, и качки практически не ощущалось. Палуба плавно, почти незаметно наклонялась то в одну, то в другую сторону. Но я вдруг стал ощущать это движение очень отчётливо, как будто качка усилилась. Почувствовав подвох, я быстро убрал маску. «Что ты мне подсунул Док?» - спросил я его. Тот в ответ весело рассмеялся: «Всего лишь чистый кислород». Так я почувствовал в лёгкой степени, что означает кислородное опьянение. В Балтийске находились почти до середины февраля. Служить здесь, было веселей, всё-таки город, хоть небольшой и закрытый. Погода, в отличие от прошлого года, держалась значительно более теплая, даже снега к нашему приходу не было. Ну и о Польше сохранились самые приятные воспоминания. Поэтому на ремонт в Гданськ шли с хорошим настроением. Тем более, что визит в Польшу сопровождался выдачей местной валюты и чеков, по которым можно было делать покупки в специальных советских магазинах для моряков загранплавания. Это был хороший подарок к грядущей демобилизации. Во время ремонта в Польше мы находились на своём корабле, а на берег ходили только в увольнения, причём в военно-морской форме. Поляки, по большей части, воспринимали нас дружелюбно и с уважением, как представителей великой державы. «Северный флот»,- читали они на ленточках наших бескозырок, делая ударение на втором слоге. Однажды, возвращаясь на корабль небольшой группой из увольнения, мы услышали впереди по нашему маршруту странный шум, напоминающий звуки около стадиона, когда болельщики хором выкрикивают свои лозунги. По мере нашего движения шум усиливался и, наконец, мы вышли на улицу, по которой двигался в одном направлении людской поток. Люди ритмично скандировали по слогам одно слово: «Со-ли-дар-ношть! Со- ли-дар-ношть!». Мы по инерции влились в толпу и только после этого поняли, что попали на демонстрацию сторонников антиправительственного и антисоветского профсоюза Солидарность. Поляки возвращались из своего собора – костёла, наслушавшись проповедей ксендзов – католических священников с призывами к свержению коммунистического режима и теперь выражали протест властям. Хорошо, что это делалось такими мирными средствами. Впрочем, поляки тоже растерянно поглядывали на нас, не зная чего ожидать от людей в советской военной форме. Но всё закончилось благополучно. А ещё на улице я однажды встретил польского военного моряка. Мы вежливо «козырнули» друг другу. Только у них отдание воинской чести несколько отличалось. Польские военные прикладывали к головному убору только два пальца, а не все, как было принято у нас. Как и в первое посещение, нас возили на экскурсию в рыцарский замок Мальборк. Но в этот раз мы были с фотоаппаратами и на память о замечательной старинной архитектуре Мальборка и Гданська в моём альбоме сохранилось много чёрно-белых фотографий. Новый старший механик как-то взял меня с собой в неурочное время, вечером, для выхода в город. Потом у нас возникли проблемы с возвращением на корабль, так как ворота на верфь оказались закрытыми. Но самое главное, я приобрёл большой чайный сервиз в подарок маме. И мы до сих пор пользуемся им по праздникам! Несмотря на хрупкость, он оказался хорошим вложением злотых. Ведь одежду, обувь и часы я приобрёл раньше, во время первого посещения страны. Ремонт шёл без происшествий. Как и в прошлый раз удивлял несколько смещённый режим дня. На верфи работа начиналась в семь часов утра. А к трём часам дня заканчивалась, и с трёх до пяти был «час пик» в общественном транспорте. Девять часов считалось уже поздним вечером, а в одиннадцать можно было смотреть передачи «для взрослых» на ночных каналах. Впрочем, здесь жили по среднеевропейскому времени, разница с московским составляла два часа в сторону отставания. То есть по приходу в Польшу мы перевели корабельные часы на два часа назад. Так что получалась компенсация. Поляки-рабочие иногда вели с нами дискуссии о политике. К тому времени уже вспыхнул карабахский конфликт между Азербайджаном и Арменией – первая ласточка развала СССР. Но я ещё не был готов к изменению своей позиции. Мы спорили. Однако, это не помешало мне заказать у знакомого электрика эротический журнал. И он охотно выполнил мою просьбу. Политика – политикой, а жизнь - есть жизнь. Однажды во время дежурства я смотрел из иллюминатора ЦПУ (центрального поста управления) на вечернюю гданьскую бухту, верфь со строящимися и ремонтирующимися судами. И у меня вдруг сами собой стали возникать поэтические строки. Я увлёкся процессом и через некоторое время записал небольшое стихотворение: День окончен В Гданьской бухте Наступила тишина В сером небе остывают Бледно-розовые тона Мелкой рябью, как морщинами, Покрывается вода В ней застыли у причалов Неподвижные суда Помнят их борта стальные Океанскую волну И тропическое солнце И полярную пургу Помнят Севера дыханье Сопки белою стеной И холодный блеск сияний Над студёною водой. Последний аккорд В двадцатых числах марта ССВ-169 «Таврия» вернулась в Балтийск, а через несколько дней вышел долгожданный приказ министра обороны СССР об увольнении в запас. Три долгих года я ждал этого момента! Теперь осталось совсем не много – повторно привести корабль на север и можно будет отправляться домой с чувством полностью выполненного перед Родиной долга. Правда, в гавани Балтийска мы простояли около месяца. Но служба уже не напрягала. Я сосредоточился на подготовке к увольнению. Тщательно упаковал в два ящика со всевозможными предосторожностями своё хрупкое польское приобретение. Очень боялся за целостность сервиза, так как знал о довольно бесцеремонном обращении при обработке посылок. К счастью мои опасения не оправдались – сервиз дошёл в целости и сохранности. В третьей посылке я отправил домой оформленный фотоальбом и «морскую душу» – тельняшки на память о службе. Форму для схода решил особо не ушивать и не разукрашивать, чтобы патрули не цеплялись. Некоторые ребята планировали переодеться в гражданскую одежду для поездки домой и лишь около дома одеть ДМБовую - неуставную военную форму. Но я решил, что такие сложности создавать себе не стоит. Оставил только для красоты небольшие отступления от устава типа выгнутого «краба» - кокарды на бескозырке, погончиков с подкладкой из текстолита, придающей вид, и обтянутые прозрачной плёнкой значки. Это не очень сильно бросалось в глаза, но украшало форму. Кстати все значки были мною честно заработаны и записаны в военном билете. Лишнего, как это иногда бывало с увольняющимися в запас, я на грудь не вешал. В приятных делах и заботах прошёл месяц. Между тем здесь на Балтике уже стояла настоящая весна, тёплая и ласковая. В самом конце апреля «Таврия» покинула гавань Балтийска и отправилась в обратный путь. Волны суровых северных морей, яростно набрасывавшиеся на корабль во время зимнего перехода, теперь лишь мирно плескались у бортов. Однажды я получил возможность непосредственно поучаствовать в управлении кораблём. Во время моей вахты, когда механик вышел в машинное отделение прозвучал сигнал машинного телеграфа – с ГКП (главного командного пункта) корабля дали команду увеличить ход. Я передвинул ручки телеграфа на следующее деление, показывая, что сигнал принял. А после этого стал плавно увеличивать обороты вращения главных двигателей. Вместе с этим синхронно стал изменяться угол наклона лопастей винтов, так как у нас была установлена комбинированная система под названием винт регулируемого шага. Гул дизелей усилился, палуба завибрировала ощутимее. Я всем телом почувствовал, какая мощь в тысячи лошадиных сил находиться в моих руках. Это было упоительное чувство! Через пять дней, завершая стремительный бросок на север – большую часть пути двигались полным ходом, «Таврия» вошла в Баренцево море. Здесь возле берегов Норвегии убавили ход и ожидали распоряжений штаба бригады. Пятого мая в ноль часов, как обычно заступил на вахту в Центральный пост управления. Настроение мечтательно задумчивое. Гляжу через стекло иллюминатора, покрытое каплями воды, на бескрайний морской простор и размышляю, подвожу итоги заканчивающегося периода жизни. Холодные волны Северного Ледовитого океана пенятся у борта корабля. Птицы, кажется единственные существа в этой унылой безжизненной пустыне, стремительно парят над гребнями волн. Всё это в холодном сумеречном свете невидимого за горизонтом солнца. Суровый заполярный край! Здесь прошла большая часть моей трёхлетней флотской службы. А через две-три недели меня ждёт новая, гражданская жизнь! Три года для этих бескрайних просторов просто краткий миг. Океан катит свои волны, как и тысячи лет назад. А мне кажется, что прошла уже целая вечность. Дом, учёба в институте – всё это словно было в другой жизни. Что же дала мне служба? Конечно, я стал самостоятельным человеком, приобрёл ценный жизненный опыт, познакомился со многими интересными людьми, увидел новые края. Во многом осуществились детские мечты о море, военных кораблях, дальних походах и заморских странах. Но какой ценой всё это досталось! К сожалению, пришлось вплотную столкнуться с теневыми сторонами жизни. В конце концов, слава богу, что я просто выжил, не сломался ни физически, ни морально. И всё же, несмотря на всё отрицательное я всегда буду с гордостью вспоминать свою службу под славным военно-морским флагом! Поход окончен, вошли в Кольский залив. Вот и Горячие Ручьи - родная база, пришвартовались к своему причалу. Командование сделало нам хороший подарок – дало «добро» на одновременный сход всех девяти моряков, отслуживших свой срок. Так, чтобы никому не было обидно. На память сфотографировались все вместе с командиром, старшим помощником и заместителем командира по политической части. Перед демобилизацией большинство моих товарищей и я в том числе, получили очередное воинское звание. Я стал старшиной первой статьи. Пролетели последние две недели, и настал день прощания. Торжественное построение экипажа, напутственная речь командира, церемония прощания с военно-морским флагом под звуки бессмертного марша «Прощание славянки». Волнующий момент! Просто ком к горлу подкатил, и на глаза навернулась слеза. С маленькими чемоданчиками «дипломат» сходим последний раз по трапу «Таврии», отдавая честь флагу. Впереди путь домой. В Мурманске, перед посадкой на московский поезд, ребятам, которые переоделись в гражданскую одежду, удалось купить несколько бутылок водки у спекулянтов. Тогда её в свободной продаже достать было не легко. Но для такого случая переплатить не жалко. До Москвы ехали почти все, кроме двух ленинградцев. С ними попрощались в Мурманске. Ну а в поезде отпраздновали, конечно. На следующий день, миновав страну озёр и лесов – Карелию, были уже в России. Поезд остановился на какой-то маленькой станции. Мы вышли на перрон подышать воздухом и размяться. В Заполярье нас провожали сопки, покрытые толстым слоем снега. Хотя местами, пригревающему солнцу уже удалось сделать глубокие проталины, зима никак не хотела отступать в этих высоких широтах. А здесь, глядя на клейкие молодые листочки берёз, слушая пение птиц, мы остро почувствовали прелесть наступающей весны. В Москве пересадка, я расстался со своими товарищами. Немного погулял по улицам столицы в ожидании поезда и отправился дальше на юг. Последние часы в поезде были самые томительные. Но всё когда-то заканчивается. Вот уже за окном Сиваш – огромный солёный водоём на границе Крыма, Чонгарский перешеек, проплывают последние степные полустанки перед Джанкоем. Наконец появились пригороды, знакомый силуэт элеватора. Поезд остановился у перрона западной платформы. Закончилась моя трёхлетняя одиссея. Спускаюсь из вагона на родную землю. Сердце стучит, как у астронавта, высаживающегося на Луну. Полной грудью вдыхаю чудесный воздух, напоенный ароматом белой акации, трав и цветов. После стерильного воздуха Арктики он пьянит, кружит голову, как чистый кислород нашего корабельного фельдшера. Здравствуй родной город и новая гражданская жизнь!