Печать

[мореход]

Ничего не могу сказать.  Ребята будьте аккуратнее. Это же история соединения, где мы "вроде ничего не делали".

[sot]

...

А мне понравилось, качественные фото. Со всех сторон. Отлично! А ссылочку можно?

Ветераны Coral Sea делятся воспоминаниями и не только по этому случаю (см. по годам):   http://www.usscoralsea.net/pages/mishaps2.php
Про "НАС" тоже упоминают, но как-то без "энтузазизма"... Кэп у них слетел, однако, после этого случая, хотя на мостике его и не было, а тот, кто его замещал - упал в обморок : прямо перед столкновением глянул на экран радара... 

[bugor337]

16 февраля 1990 года. Первое утро в море.

17 февраля 1990 года.  Утро нового дня встретил в четыре  часа утра. Прибежал дневальный по кубрику, который разбудив меня, передал просьбу вахтенного на посту подойти к нему. У него, видите ли, неразрешимая проблема. Встал пошел. Оказалось ничего сложного. Сигнал как сигнал, главне наш, связной. Поговорили еще несколько минут на отвлеченные темы и только я собрался идти досыпать, как по кораблю раздался сигнал тревоги. Все вокруг пришло в движение. Сонное царство превращалось в муравейник. Вообще о тревоге, особенно в ночное время, нужно рассказать поподробнее.И так тревога! Из жилого отсека, в котором асполагались два кубрика личного состава было два выхода: один в сторону кормы, по трапу на верхнюю палубу, на ют, а от туда куда кому нужно, другой – по внутренним помещениям корабля через клинкетную дверь водонепроницаемой переборки в тамбур умывальника, дальше через обычную дверь в мичманский коридор и далее по двум параллельным трапа наверх в коридор офицерского состава и оттуда уже, кому куда нужно. Однако ночью, бежать полуголому на верхнюю палубу, где дует холодный ветер, шумит за бортом близкая черная вода, которая и намочить может, как правило желающих нет,а если еще и выход на верхнюю палубу запрещен, по причине штормовой погоды, тогда уже на полном законном основании вся толпа пытается протиснуться в эту злополучную клинкетную дверь размеры которой сантиметров девяносто в высоту, сантиметров шестьдесять в ширину, и комингс высотой сантиметров шестьдесят. И вот через этот проем, вся эта толпа скопившаяся перед тамбуром умывальника, между первым кубриком и кают-компанией мичманов, благо места в этом месте достаточно выплевывается за пару секунд по человеку. Толкотня, шум, гам. Кто в трусах с одеждой под мышкой, кто продолжая одеваться в толпе протискивается к двери, и там, выказав ей свое почтение глубоким  поклоном, исчезают в ее проеме. Бывает и так: одной ногой человек стоит уже в тамбуре умывальника, а другую еще не оторвал от палубы на этой стороне переборки, как уже очередное тело, просунув свою ногу вперед, начинает протискиваться через проем. Задержавшуюся ногу первого заклинивает, неудачник пытаясь вырвать ее с соответствующими выражениями, и руками пытается остановить
протискивающегося – проем заклинило. На расклинивание уходит определенное количество времени. А бывает так, что первый выдернув ногу, и не удержав равновесия падает, а второй видя упавшего первого, пытаясь не наступить на него на мгновение задерживает постановку ноги, и если не успел перенести центр тяжести своего тела вперед, он, упираясь руками и расталкивая спиной давящую на него толпу пытается выпихнуть свое тело из дверного проема назад, ну а если перенес, то тут два варианта: первый – если человек видит куда лезет, то успеет свою ногу поставить в сторону, второй вариант – если еще спит, то прямо на упавшего может поставить, и упасть на него. В общим кроме как цирком это назвать нельзя. Короче, народ наконец прибыл на посты. Тревога есть тревога, и к этому, как правило, относятся серьезно. "Осмотреться в отсеках, проверить и доложить о наличии личного состава" прозвучало по трансляции. Прибыли все кто расписаны на посту. Доложили на КПР о том, что пост к бою готов и все в наличии. Через несколько минут отбой тревоги. Оказывается у вахтенного офицера не сошлись данные по личному составу, которые ему доложил дежурный по низам. Кстати, проверяются все, от командира корабля до последнего матроса. Считаются поштучно. Потерять человека в море - последнее дело. Отбой так отбой. Пошел досыпать дальше.  Слышу кто-то толкает за плечо. Открываю глаза, дежурный по низам. Пришел будить для смены. Смотрю на часы 07 часов 50 минут Ну дорогой,  спасибо удружил, развод то в 07 часов 50 минут. С койки, прыгнул в штаны и на ходу одевая рубашку выскочил из каюты. Дежурство до 10 часов шло тихо и спокойно. Дальше команде подъем, и жизнь потекла своим чередом. С левого борта, сквозь тучи пробилось солнце. Огромное, ярко-красное. Осветило иллюминатор, как ударило. Обед был простым, как в базе. После обеда зашел на пост к Золоткову, посмотрел как они там работают. Идем вдоль побережья Норвегии милях этак в двадцати - тридцати. Оно, это побережье, просматривается из-за горизонта, словно зубьями огромной пилы с острыми, треугольными горами. В перемежку с работой, говорим на отвлеченные темы. Из разговоров выясняется, что обещают волнение до восьми баллов. Нехило. Получил консервированный компот в банках, для матросов. Уж очень они ждут его. Кстати, довольно преприятнейшая штука, тот компот. Я не пью. Собираю домой. Может то странно кому-то, но почти все женатые, оставляют эти деликатесы, т.е. воблу, шоколад и компоты, на конец моря, чтобы потом забрать все сразу и отвезти домой, семьям. Продолжает качать, как говорит Володя Слободенюк, кучеряво. Плохо это. Ветер встречный. Скорость пять-шесть узлов. Долго чапать будем.Мой подчиненный матрос Бокарев стоит на камбузе рабочим. Укачало бедолагу сильно,не привык ишо. Часто отлучается полежать в койке. Кок-инструктор, Коля Тихон, грозится снять его с дежурства, т.е. в 14 часов заменить его другим матросом с тем, чтобы он в 18 часов заступил снова. А кого я дам, почти все такие. И потом я видел как Бокарев ходит, вроде не притворяется.
В 14 часов началась большая приборка. Я сильно не придирался, и матросы закончили ее почти на час раньше, чем нужно было. Закончив, разошлись по шхерам, есть полученную, как раз перед приборкой, за прошедшие двое суток и за несколько суток наперед воблу, и допивать ранее полученный компот. Короче, некоторые и приборку делали, жуя эту воблу. Около 17 часов, старпом, пошел по объектам проборки с проверкой. Его каюта находилась как раз у трапа ведущего в тамбур
коридора, который является моим объектом приборки. На объекте никого не было и старпом психнув, что его никто не встретил, по поднял шум и такого накопал, и такого наговорил, что, чтобы описать это понадобился бы отдельный рассказ и куча бумаги. Мне немного повезло. В то время пока меня искали, старпом выговорился и ушел проверять других. Там, конечно, было не лучше
и раздавая на орехи другим, он, видимо совсем забыл обо мне, или просто ему это было уже не интересно. Большая приборка продолжалась до 21 часа, до вечернего чая.

[bugor337]

17 февраля 1990 года.  Утро нового дня встретил в

18 февраля 1990 года Спать лег в начале первого. Наша служба сегодня была расходым подразделением, а следовательно на его долю приходились все корабельные хозяйственные работы. В  данном случае - чистка картошки. Пришлось торчать с расходниками все время, дабы не оставалась одна молодежь. Вообще-то посмотришь, подход у народа к чистке особый. Очистки в палец толщиной. Не чистят а строгают. Такое чувство, что делают для кого-то другого, а не для себя. Потом в столовой возмущаются: - Мало картошки. И никто не думает, что действуя таким макаром, они уменьшают количество этой же картошки, а это значит, что она быстрее закончится, и если это  случиться до захода, что потом есть будем, консервированную? Сильный ветер гонит водяную пыль, но почему-то волнение не очень, и качка как-то не донимает. Выходил на верхнюю палубу, не сам конечно, с матросами. Правда выход на верх запрещен, но я рискнул. Нужно было вынести картофельные чистки, однако самих матросов отпускать я не решился, тем более, что действовал запрет на выход на верх. Пошли втроем. Двое несли брезентовый сверток с очистками, а я, как бы, страховал. Вышел первым. Над дверью тусклый глаз плафона который освещал небольшое пространство на палубе, ну, метра на два. Дальшесплошная чернота: черная мокрая палуба,черная темень, вой ветра, и какие-то косматые белесые тени мечутся, за еле просматриваемой линией фальшборта. Черное небо, со звездами с кулак, раскачиваются по какому-то непонятному закону: то влево, то вправо, то вперед, то назад, то по часовой стрелке, то против. В общем если долго смотреть голова открутится. И сияние, почти на все небо. Кстати, я дома тоже видел сияние, и не раз, но то были сияния более скромных размеров, т.е. то в одной части неба сполохи, то в другой. А здесь сияние вкруговую. Кажется, что все небо горит зеленым огнем. Жутковато как-то. Осторожно вышли на правый борт. Постояли в темноте у переборки запасного румпельного помещения, которое закрывало нас от ветра, и поймав момент, когда корабль начал валиться на левый борт, даю команду бегом к фальшборту. Что интересно, матросы, разбитные ребята, немерянной крутизны, палец в рот не клади, а тут держатся возле меня как цыплята возле квочки, прямо чувствую, что им, как и мне не до веселья. Подбежав к фальшборту, и перевалив брезент через него, вывалиливаем одержимое. Брезент тяжелый, чуть было не ушел вместе с очистками. С трудом вташив его обратно, быстро не оборачиваясь побежали к тамбуру коридора. Дверь была открыта и мы, на сколько это было возможно вскочили в тамбур. Корабль начал валиться на правый борт и дверь захлопнулась сама. Фу-у. Слава Богу! Конечно с точки зрения здравого смысла мы, т.е. я делал большую глупость выходя на верх, все это могло подождать до утра. Утром, спокойно, во время приборки вынесли бы все это на верх и сбросили бы за борт с кормы, где у нас  висел специальный рукав для сброса отходов, сделанный и закрепленный на планшире фальшборта для того чтобы выбрасываемыми пищевыми отходами не вымазывать борт. Но я знал, что могло быть и так: очистки оставили как бы до утра, я ушел бы спать, а какой-нибудь ретивый борец за чистоту, из числа старослужаших, мог спокойно назначив кого-нибудь из молодых, погнать их амостоятельно выносить эти очистки. Естественно в таком случае, ситуация мною бы не контролировалась. А я знаю одно золотое правило: если нарушение предотвратить не возможно, его, это нарушение, нужно возглавить. Последствия будут менее болезненны. Утром еле встал, так спать хотелось. Ночью, вроде никто не тревожил, если не считать одного, короткого, но яркого эпизода. В какой-то момент, по какой-то причине,крен корабля, достигнув своего максимума, который он уже достигал неоднократно за эти проведенные в море дни, и так сказать, был уже привычным, превысил эту свою величину.И вот, все, что стояло на столе, на палубе,с грохотом рухнуло, и покатилось и поехало, кто куда: вентилятор, стаканы, книги, ящики с компотами, полученными на кануне. Дажекусок сала, который был придавлен крышкой иллюминатора, и тот вылетел со своего места. В каюте бедлам. Мы, т.е. я, Коля Тихон, Володя Слободенюк и Сэм, проснувшись, и посмотрев на произошедшее, решили не вставать и не убирать, так как, по видимому все уже легло на свои места, и убирать это, только время терять. Если еще раз качнет, то все равно все развалится, а уже лежит на месте,и конечно уже не упадет. Утром решим что с этим делать. Да, забыл написать, вчера Коля Тихон рассказывал о своей службе на прежнем корабле. Упомянул имя общего знакомого Генки Пырякова. Поговорили о нем. Ох и гамно же было.
16 часов 50 минут. Седое море и седое небо. Ветер с левого борта в нос. Скорость,да какая там скорость пять узлов. Лезем на волну: та-х, та-а-х, та-а-а-х, скорость падает до одного – двух узлов, иногда до нуля, иногда назад едем (лично видел лаг показывал минус 1 узел). Потом катимся с волны вниз: та-та-та-та-та – скорость восемь - десять узлов. 35 миль прошли за шесть часов. За сутки, значит будет 120-130 миль. Это вдвое меньше возможного. Значит чапать, таким макаром, будем вдвое дольше.
17 часов. Попили чаю в каюте, с брусничным вареньем, поболтали немного, и снова в путь, по кораблю, по объектам и постам.

[bugor337]

А мне понравилось, качественные фото. Со всех сторон. Отлично! А ссылочку можно?

Уважаемый "sot", благодарю за ссылку, нашел, интересно.

[bugor337]

18 февраля 1990 года Спать лег в начале первого.

19 февраля 1990 года 01час 45 минут.Стою по низам. Ветер в левую скулу, и от этого корабль идет с небольшим креном на правый борт. При бортовой качке, которая ,естественно присутствует, корабль еще больше заваливается на правый борт, и возникает ощущение, что он как раненый хромает на одну ногу, не имея возможности выпрямиться. Выхожу со старшиной 2-й татьи Киндерявичусом на ют, он выносил ящик, чтобы выбросить за борт, самого его я конечно не выпущу, но знаю, отвернусь полезет сам. А на своем дежурстве проблем мне не нужно, вот и, в полном смысле этого слова, пасу. Правда многие сами подходят и просят добро" на выход, пусть даже вдвоем. В общим вышли мы с Киндерявичусом. Жутковатая картина, скажу я вам. Я уже писал об этом несколько выше, но повториться не боюсь. Правда теперь небо было уже без звезд, и еще чернее чем вода. И опять мечутся, в отблесках тусклого света белесые тени за бортом, шумит воды, воет ветер, да водяные брызги, и как живая, мокрая палуба под ногами, а вокруг куда ни посмотри темнота, хоть глаз выколи. Вышли на ют. Старшина остался у двери нашего тамбура, ящик держит, а я держась за леер прошел к другой двери, другой кормовой надстройки, там где находилось запасное румпельное отделение и рядом дверь второго тамбур входа в коридор кубриков личного состава. Думаю, если дверь открою, то вернусь обратно и мы снова спустившись в коридор выйдем через нее, Киндерявичус будет бросать ящик, а я - держать дверь, чтобы хоть немного осветить ют светом из коридора. Но дверь оказалась закрытой изнутри. Я вернулся, взял Киндерявичуса за руку, и как в детском садике, осторожно, но быстро проскочили за надстройку. Здесь ветра почти не было. Чтобы не искушать судьбу, я взял у старшины этот ящик, строго-настрого приказав ему не двигаться с места. Киндерявичус, как мне показалось, с большим удовольствием отдал мне свой ящик, и
мотнув головой в знак согласия, остался на месте. Осторожно, выждав когда корабль начнет
валиться на левый борт, в этом случае, правый - , откуда я намеревался выбросить ящик, поднимается, и я, буду находиться далеко от воды, следовательно так будет безопаснее, приготовился к броску. Поймав момент, я подбежал к борту, швырнул ящик, и не глядя куда он полетит мигом назад. Подтолкнув старшину, мы рванули вниз. Картофельные очистки я не рискнул выносить наверх, запретив старшинам, даже об этом и думать, а ретивым борцам за чистоту сказал, что если кому интересно знать, что делается на верху, пусть спросит у Киндерявичуса. Желающих выносить не нашлось, и теперь очистки лежат приличной горкой в тамбуре склада сухой провизии и ждут рассвета. Утром в носовых тамбурах оказалось полно воды. В нижнем - откуда вода не знаю, а вот в верхний вода поступает через не плотности в щелях двери на  бак. Какая-то раззява, видимо высовывалась посмотреть на брызги, и оставила дверь только на защелке, не задраив ее как положено на задрайки. И вот теперь эта водичка,глубиной почти до колена, с веселым шумом плещется в тамбуре, создавая впечатление, как сказал зам, стихийного бедствия. Почему-то подправили курс на несколько градусов севернее. Теперь идем лагом к волне. С утра, волнение и ветер несколько уменьшились. Даже разрешили, точнее приказали сделать приборку на юте. После обеда ветер, а с ним и волнение снова усилились, и достигли той же силы, что вчера вечером. И мы продолжаем идти лагом к волне с креном на правый борт плюс к этому бортовая качка с такой амплитудой, что крайняя точка крена на левый борт немного превышает нормальное положения корабля, а крен на правый борт, в два раза больший. Так и идем, как бы хромаем.  Ходить неудобно, того и гляди поскользнешься на линолеуме. У меня койка расположена перпендикулярно диаметральной плоскости корабля, другими словами поперек. Головой я лежу на правый борт, а ногами на левый. И поэтому ноги почти все время выше головы находятся. Спать невозможно. Хоть бери и перебирайся головой к ногам. Но, плафон -то, над головой справа, и почитать-то хочется. Не будешь же лежать уставившись глазами в подволок. Я никогда не писал в своих тетрадях о мыслях, о чувствах, которые иногда бурлят как вулкан, зачем, кому это нужно. Просто фиксирую день за днем, пишу о том что происходило, что было, как жили, о чем говорили. В каюте холодно, наверху холодно, идем медленно. Тоска. Правда сегодня, в связи с подворотом, пошли быстрее...
Пишу через некоторое время. Не успел дописать слово быстрее, как вдруг почувствовал, палуба уходит из-под ног (Стол в каюте, стоит, как говорится, поперек корабля). Я попытался зацепиться ногами за палубу, чтобы, то ли палубу удержать ногами, то ли себе не дать оторваться от нее, но все, что лежало на столе оторвалось от него, и как в состоянии невесомости понеслось на край. Бросив тетрадь, ловлю летящую настольную лампу, банку с вареньем, телефон. С грохотом, из-за противоположной стороны стола (возле койки Сэма), выскочило другое кресло и с силой ударило в дверь шкафа, завалив ведра с водой, приготовленные для завтрашнего купания. Дело в том, что мы с Колей Тихоном купаемся в холодной воде, но так как купаться в пресной не дают. Тихон добился, и для нас стали давать в душ соленую, а вот, для смывания соленой воды, и стояли эти ведра с пресной. Оставленная мною, без присмотра, тетрадь, размахивая страницами, как птица прошелестела мимо и зависла на ножке валяющегося на палубе кресла. Какое счастье, что не в воду. И все, и снова размеренная качка, и как-бы ничего и не было. Быстро к иллюминатору, вокруг, на сколько хватает взора, ничего кроме свинцового неба да белесой от пены воды. И вал за валом, вал за валом, идущие на корабль. Подняв тетрадь, продолжаю писать. Завтра должны пройти линию Тронхейм-Брустер. Это значит, что пойдут боны, а боны, это то, эачем мы здесь. Это деньги.
Разведка разведкой, но без денег никуда. Тронхейм город в Норвегии, а Брустер – Это один из мысов на восточном берегу острова Гренландия. Это значит, что только четверть пути до Азорских островов прошли. Быстрее бы туда, там, по крайней мере будет теплее. Пишу, а из-под стола, расплескивая воду, пытается выскочить чайник. Банки с компотом катаются по палубе, пусть катаются они железные не промокнут, а я сунув колено под стол, расклинился, чтобы не поехать в кресле вслед за чайником, пишу. 17 часов 30 минут. Только что подвернули. Идем по волне. Ветер в корму. Надеюсь будет поспокойнее. Но почему подвернули, куда идем, что или кого обходим? Когда прошла команда "внимание по кораблю, приготовиться к повороту на правый борт", я  встал, и сунув нос в иллюминатор, увидел как огромный вал светло-голубой воды, поднявшись у борта, захлестнул его. Иллюминатор погрузился под воду. Ап-п, и ничего кроме зеленоватого цвета воды. Я, и вода. Нос к носу. И два сантиметра стекла между нами, и как-то не по себе. Вода схлынула, и снова валы и валы, но теперь уже за нами, обгоняя нас. Курс 350 градусов.  Зашел продовольственник мичман Данилко. Пригласил получать сок. Какой сок? Вот сколько ящиков по каюте валяется. Оказалось, сок для личного состава. В общим получил я сок, и тут же выдал старшинам. Пошел в столовую проверить как идет прием пищи первой очередью личного состава. Захожу, а там, тоска, смотреть не хочется. Палуба мокрая, скользкая, грязная. По столовой кучками валяются картошка и каша. Матросы сидят на банках широко раздвинув ноги, чтобы хоть как-то удержаться на месте. Но это их не спасает т.к. упереться-то все равно не во что, ноги-то скользят. И некоторые, чтобы не слететь с банки, и задницей не проехать по палубе, вскакивают из-за стола, и держа в руках тарелки, пытаются за что-нибудь зацепиться. Если же не удается упереться, скажем, в соседний через проход стол, То пролетают мимо стола и с маху в переборку, а кто попадал в створ двери столовой, так те с тарелкой в руках, выскакивают в коридор, и там уже упираются в другую переборку, переборку с кубриком, Нет так дальше жить нельзя. Старшины команд собираются и решают вопрос о создании механизма, позволяющего надежно и просто удерживать посуду на столах. Иду туда и я. Но, все кончается лишь разговором.  Иду ужинать к себе. Подхожу к кают-компании. Открываю дверь и слышу крики: - Держи ее, да ну ее в ... держи рыбу. У двери гарсунки собралась небольшая  толпа мичманов. А палуба в этом районе скользкая, как каток. И этот каток тянется вдоль моего стола до самого моего кресла. Оказывается разлили первое, но не по тарелкам, а на палубу. Вестовой не удержал бачек с первым, и тот разогнавшись по столу ударился в ограждение, на краю стола, выплеснув содержимое на палубу гарсунки, затем перескочил ограждение и упав на комингс, веером вылил остатки первого уже в кают-компанию, залив таким образом и палубу, и стол стоявший напротив входа в гарсунку. Взяв свои, кашу с гуляшом и рыбу, я осторожно, как канатоходец, с тарелкой доехал до своего кресла, и плюхнулся в него.В кают-компании шутки и смех. Те кто промахивался мимо своих кресел, так с тарелками и бежали дальше к переборке. Те,
кто уже сидел, но чувствовал, что не удержаться ногами за палубу, руки – то заняты, держат тарелку, сами вскакивали с кресел, и прихватив тарелку с вилкой бежали к переборке, на ходу разворачиваясь, упирались в переборку спиной, затем дождавшись обратного хода качки, смеясь, добирались до своих кресел, тут же, на ходу, комментируя свою не ловкость, не забывая помянуть недобрым словом наших водителей, которые вздумали делать повороты во время приема пищи. В общим, не смотря ни на что, было шумно и весело. Поев, я попросил добавки, ибо чувствовал, что одной порции сухой каши, хоть и с гуляшом, будет явно не достаточно. Тем более, что вместо гуляша мне попалось одно сало. После ужина пошел в столовую личного состава посмотреть как будет принимать пищу вторая очередь. Захожу и вижу страшную картину. По всей столовой валяется посуда,кружки, ложки, бачки, каша с подливой. И от этой подливы и от первого вся палуба желтая. В общим полный отпад. Только я перенес через комингс столовой вторую ногу, и еще не успев поставить ее на палубу как она, эта палуба начала уходить у меня из-под ног. Я, естественно, дернулся, и попав ногой то ли на кашу, то ли на подливу, потерял равновесие. И тут, как в замедленной съемке, со стороны, я это увидел сам: ноги мои поехали вперед, туловище потянулось за ними, и все это, вытянувшись в струну, и начало подниматься. Затем, когда тело достигло высоты, ну, где-то ниже пояса, но выше колен, и заняло позицию параллельно палубе, оно, так же вытянутым во весь рост, вдруг резко рухнуло вниз, прямо на эту кашу. Но теперь уже, почему-то быстро. Шапка слетела с головы. А голова оказалась всего в нескольких сантиметрах от комингса. Если бы не эти сантиметры.... Народу в столовой было много. Многие засмеялись. Я быстро поднялся и грубо оборвал смеявшихся. Что интересно, даже неловкости не было. Была только дикая боль. Если бы, был сам, свернулся бы в калач и завыл. Но тут не та ситуация. Быстренько перевел все в шутку, тем более, что два других старшины, других команд, и несколько матросов, были так же вымазаны в этой каше, правда несколько меньше чем я. На палубе, как на катке. В общим вторая очередь, с горем пополам  поужинала. Мы, старшины команд, снова начинали кумекать, а затем и сооружать приспособления для крепления посуды, стоящей на столах. А народ, для кого это делалось разбрелся по кубрикам и в койки. Из моих, один лишь матрос Саган остался помогать мне подбирать доски. Дальше встал вопрос о приборке. Двое рабочих по столовой, укачанные, злые, не в состоянии были всю эту слякоть убрать, тем более, что все и коридор на них грозились повесить. Так как все это добро разбросанное по палубе,народ со столовой ногами потащил по всему коридору. Посылаю дневального позвать старшин, командиров отделений. Раз, сходил - не идут. Посылаю снова, не идут. Пошел
сам. Захожу в кубрик, все лежат, всех укачало. Как дал им всем просраться, повскакивали с коек как птички. Одно только непонятно, почему когда по доброму, никто не реагирует, а когда дашь под зад, все начинает двигаться. А основная причина произошедшего, как выяснилось, в наплеавательском отношении к людям. Наш Фатых, старпом, поел и пошел в ходовую рубку рулить. Что-то там ему не нравилось и он молча, без предупреждения экипажа, начал командовать вахтенному офицеру повороты делать. А они, повороты на такой волне, как выясняется, чреваты. Ну поштормуй,ты против волны час-два, далеко все равно не уедешь. Уточни, все ли поели? Если все,рули себе дальше, куда хочешь.

[bugor337]

19 февраля 1990 года 01час 45 минут. Стою по низам.

20 февраля 1990 года. Утро нового дня. Ночью смотрел по видику фильм, "Чужие". Под фильм ужасов пашет. Но ужасы фильма не идут ни в какое сравнение с ужасами нашей жизни.   Сон приснился. Хороший. Про дом, про моих. Такое натроение хоть пой, хоть пей. До обеда день прошел в мелких хлопотах. Обед так же прошел тихо и спокойно. Первого не было, второго не было, компота тоже не было. Дали картошку в мундире, селедку, лук, растительное масло, хлеб и по стакану яблочного сока. Я, с таким удовольствием съел все это, что даже удивился. Обычно я селедку не жалую, а тут взял четыре куска. Если бы не совесть, можно было бы и больше. Но наш продовольственник мичман Данилко объявил, что селедки по десять граммов на человека в сутки. Мне так неловко стало, взял, и один кусок вернул на место, а он говорит: - Ну, что ты  Федорович, бери не стесняйся, море еще долгое. Смотрю, больше никто не берет, я и взял еше два куска. В 16 часов заступаю на дежурство по низам. Это значит, что на мне организация ужина матросов. Помня о вчерашней эпопее, я постарался нацелить людей моей вахты на готовность к определенному времени, и жестко контролировал это. Именно жестко и никакой поблажки никому. Что бы держать посуду запустил народ несколько раньше чем по распорядку. Специально ходил к командиру и оговорил этот вопрос, чтобы старпом не волновался. Ужин начался вовремя, и прошел без эксцессов. На вторую очередь накрыли быстро, но перед началом приема пищи произошел небольшой инцидент. Один матрос из БЧ-4, начал было возмущаться, почему, мол, нет вилок и тарелок под второе, а приходится есть ложками, и первое и второе, да еще и в тарелках, в которой ел первое. Мол офицеры, там, наверное, так не едят. И все такое в этом духе. Конечно, я его прекрасно понимал, и был с ним согласен. Но опыт нескольких приемов пищи говорил, что это дело необходимо, в наших условиях, упростить до предела. Одна ситуация когда человек держит одну тарелку в руках, и совсем другое, когда он одну тарелку держит в руках, а другую, ну другую хоть ногой держи. Компот в таком случае, вообще держать некому и нечем. Конечно можно было, например, разложить по тарелкам первое, затем убрать посуду, накрыть тарелками под второе, разложить второе и так далее. Но это бы растянуло процесс приема пища надолго. Да, и кто бы держал бачки полные пищи, когда у меня только двое рабочих по столовой. В общим вариант который я реализовывал, для меня казался самым оптимальным. Короче говоря, я почувствовал, что если не задавлю эту крамолу немедленно, начнется скандал. Придется накрывать столы как положено, как всегда, как вчера. А это в нынешних условиях, т.е. в условиях шторма, чревато. Я знал их всех, этих людей, и знал хорошо. Каждый день я с ними варился в одном котле. Не давая этому борцу за культурную революцию больше рта открыть, я подлетел к нему, и выражением лица, не сулящего ничего хорошего, голосом, сколько мог выдать децебелл, объяснил, что нехорошо, конечно, есть второе в посуде из-под первого, после приема первого, и я, с ним, полностью согласен, но ситуация сейчас серьезная, и если он хочет поговорить, то можно, но не здесь и не сейчас, а если он хочет есть, то пусть ест, иначе если все это слетит на палубу, а я не могу себе этого позволить, то народ, как и вчера останется полуголодным. И если он, по сроку службы сможет найти себе, что-нибудь пожевать, то не все это могут. А если он такой культурный, то почему же он бросает окурки на палубу, и харкает в раковину умывальника, не думая, что это кому-то убирать придется. А тут подавай ему, обслуживание. Тот, видимо не ожидал такого напора стушевался, и я, чтобы как-то выйти из этой ситуации рассказал, уже для всех, как в каком-то журнале читал статью, о том что пишут о наших военнослужащих там, за бугром. "Русский, одной ложкой ест первое, ест второе, мажет хлеб маслом и размешивает чай". Все было переведено в шутку. На этом инцидент был исчерпан. Ужин прошел на высоком, в смысле чистоты, уровне.

[bugor337]

20 февраля 1990 года. Утро нового дня.

21 февраля 1990 года.
Наверху поутихло. Гребней нет, только валы, т.е. зыбь. Получаю вино. В каюте продовольственника весело. Друзья уже подогрелись на выдаче. Получил и я, для своих архаровцев долю, и вышел. Задерживаться не стал, хотя пытались задержать. Предлагали приобщиться к коллективу, не брезговать Ну как люди не могут понять, что если человек не хочет, значит не стоит и настаивать. Ну как я сейчас поддам, и на веселе пойду к матросам. Меня же не поймут. И еще хуже того подумают, что из их доли отпил. Такого, я себе, позволить, ну никак не могу. А эти, в каюте, этого не
понимают. Начинают давить. Уважаешь, не уважаешь. Я понимаю так: ты предложил, уважил, спасибо. Мое же дело пить или не пить.Тут уже от ситуации зависит. В общим разошлись. В конце разговора пошли намеки, мол не вздумай заложить. Получается так, что предлагают, как оказывается не из-за уважения, а из-за боязни за себя, мол ты замарался вместе с ними и тогда будешь молчать. Хороша позиция. Каждый думает о других по себе. Хотя если подумать, чью долю они пьют.

   22 февраля 1990 года.
По всей видимости пойдем через Ла-манш. Зам пустил эту утку, вчера, среди личного состава. Это для  меня новая дорога. Сегодня прошли траверз Фареро-Шетландских островов. Ну и валит, невозможно сидеть, не говоря о том, что писать.  Книги летят банки катаются. Снова идем лагом к волне. Уже семь суток, как из базы, и все семь суток  штормит. А почему повернули на лево, на Английский канал? Говорят из Атлантики сильный циклон идет, вот мы его и будем обходить, укрываясь за Британскими островами. Во всяком случае, если все будет хорошо, посмотрю, что такое "... белые скалы Дувра". Я когда-то читал одну книгу, и там герой возвращаясь из долгих странствий, ждет встречи с Родиной, и автор говорит: -...наконец показались белые скалы Дувра. В этом месте, самое узкое место Английского канала. Пролив Па-де Кале переходит в ла-Менш. С английской стороны город Дувр, с французской - город Кале. Настроение препротивнейшее. Ничего не хочу. Как в песне. Мама, я хочу домой! Если бы не поворот в Северное море, на Английский канал, то сегодня бы прошли Фареро-Шетландский желоб, и вошли бы в Атлантику. А так, еще пилим в Норвежском море. Первый раз за это море видел олушей. Бросил кусок рыбы. Но на нее среагировала только одна птица, и нырнула за ней. Остальные, как-то непонимающе суетились, летая вокруг. Рыбы, правда было маловато, всего одна, и я, резал ее на кусочки, и бросал в
воду. Сильный ветер сносил кусочки рыбы в сторону, и они исчезли в бурунах за кормой. Чайки неистовствовали. Их была туча. Олушей же штук 5 - 6, и они начали было заводиться, но к сожалению рыба кончилась. На чай, вот уже семь суток выдают апельсины. Последние два дня - по два. Видимо заканчиваются. Вот, думаю, я тут жру апельсины, а мои, что там едят?

23 февраля 1990 года.
Немного поутихло. Вчера вечером удалось помыться в душе. Это просто кино. На трубе не было распылителя, вода текла просто из нее ровной струей. Точнее не ровной, а одной, в палец толщиной, струйкой. Корабль валится с борта на борт, струя за ним, то влево, то вправо. Я за струей бегаю то в лево, то вправо, ловлю ее. Ладно, если бы просто бегать, так нужно еще и под ноги смотреть, чтобы не поскользнуться, или что бы нога между рыбинами не попала, сломать ведь можно. В общим помылся. Да, вода то была холодная. Хорошо, что я привык к этому, уже давно, несколько лет как обливаюсь холодной водой, и имею возможность хоть как-то помыться, в смысле личной гигиены. Поругался с матросом Ковальчуком, штурманским радиометристом. Я его конечно понимаю, он вахту стоит шесть через шесть. Сам стоял, знаю, что это такое. Но жизнь ведь не должна остановиться, утонем в грязи, ведь. Пришли с вахты четверо, и все с двух сменки. Один молодой, два - полтора года прослужившие, и этот Ковальчук - два. Один из полторашников заболел, еще вчера, но на
вахту встал. Я его освободил от приборки. Молодой матрос Волков, хороший парнишка, сразу взялся за приборку. Второй полтарашник, матрос Хамедуллин пошел тоже, молча, а вот Ковальчук, стоит и тянет резину, то то, то се. Видно же, что на нервах играет. Мол надоест тебе, мичман, и уйдешь. Так и дал бы, как говорит Слободянюк, в торец. Оно же хилое, маленькое, а гамна с верхом. А прав-то у меня, практически, никаких. Ну что ему замечание или выговор. Только если массой сможешь задавить, только так вопрос решить можно. Так и решил сделать. Говорю ему: - Зайдите ко мне в каюту, развернулся и ушел. Ковальчук за мной. Заходит. Я дверь закрываю, Поворачиваюсь к нему, и взяв рукой за рукав робы крутанул по каюте. Он как птичка полетел, перепугался, по лицу видно было, где и спесь-то делась. Говорю: - задавлю если еще так вести себя будешь,- ну конечно с приправой соленым словечком, - давай вали отсюда. Тот выскочил из каюты как ошпаренный. И все, как бабка пошептала.

[bugor337]

21 февраля 1990 года. Наверху поутихло.

24 февраля 1990 года.
Второй час ночи. Наверху темно, хоть глаз выколи. Вечером проходили мимо буровой платформы. Горит огнями как новогодняя елка. А сейчас никого. Зашел в ходовую рубку. Полутьма. Только желтеньткие да зелененькие огоньки приборов горят. Только вахтенный офицер развалившийся в командирском кресле, рулевой у штурвала, если конечно, тот маленький блестящий штурвальчик, на котором лежала его рука, можно назвать штурвалом, да радиометрист, тот же Ковальчук, упершийся лбом в резиновый обтюратор индикатора радиолокационной станции. Если быть точным, то рулевой был не у штурвала, а возле него. Он, практически висел на ограждении стоящем за его спиной. Шум вентилятора, легкое жужжание сельсинов, тихо, тепло, и завывание ветра за переборкой. Идилия. А вокруг чернота ночи. Индикатор локатора чист. Это значит, что вокруг нас, на добрые семьдесят верст – никого. Идем, как в слепом полете, по приборам. Жутковато как-то. Куда едем? Не видно. Конечно, куда едем, известно. Курс, скорость, время, все это есть. Карта вот она. И тем не менее... странно все это, как-то. Вечером смотрел фильм "Греческая  смоковница". Ничего особенного. Так себе, отдыхной фильм. 10 часов 30 минут. Идет приборка. Расставил людей, проконтролировал начало работ, и ушел в каюту. По корабельным меркам это крамола. Чтобы руководитель приборки ушел с объекта! Ну а зачем мешать, все равно стоишь как столб, и все тебя обходят.
Главное организовать, и чтобы все знали, что в любой момент ты появишься здесь. Идем в Северном море. 100-150 миль восточнее Британских островов. Температура плюс восемь градусов, туман. Море спокойное, слегка покачивает. Вот так жить, можно!  (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!). Сегодня десятые сутки как из базы. Сегодня банный день. Помывка и постирка. Конечно, стирка предваряет помывку. Сначала стираются, а затем моются. Я, естественно это правило тоже не нарушал. Стирка на корабле начинается с утра. В БПК (банно-прачечный комбинат) сдается все, что подлежит стирке. Там, дежурный трюмный, так сказать король гамна и пара, собирает все барахло, и готовит стиральную машину к работе. Однако не все сдают в стирку свое белье. Некоторые предпочитают стирать сами, вручную, у некоторых даже есть личные стиральные машины, типа "малютка". У меня машины не было, но и в стирку белья я не сдавал. Из прошлых морей, после нескольких безуспершных попыток найти свои простыни, я отказался от услуг общака, и стирал сам. Времени на это нужно совсем не много, зато знаешь, что это твое белье и оно чистое. По крайней мере на нем никто не стоял. И вот после обеда, мы с Сэмом, Славой Самсоновым, благо из крана в каюте пошла горячая вода, набрали в свои ведра этой воды, туда порошка стирального, и пошла-поехала. Простыни, наволочки, рубашки и все остальное. В воду, из воды, в воду, из воды. И так раз сто. С рубашками немного посложнее. За десять суток, воротник у обеих рубашек становится, ну, такого, нормально-землянистого цвета, а их пояса, вообще, черного. И тут одними опусканиями в мыльную воду не обойтись. Тут нужно приложить силу. Мылишь и трешь. Мылишь и трешь. А потом все. Выкручиваешь, полощешь, и вешай, суши. В каюте для этого натянуто шесть линий
лески. Сегодня, в процесс сушки, вмешалась одна маленькая заковыка. Дело в том, что наши доблестные трюмачи затеяли проверку работы кондиционера. И вот, можно представить себе, на верху плюс восемь градусов, не жарко, а в каюты подается холодный воздух от кондишина, тот который должен подаваться в тропиках. Весело, да? Интересно, будет ли работать эта аппаратура там? В 16 часов началась помывка. Первая в этом море. Сколько их еще предстоит? Я настраиваюсь на 23 штуки. Вместе с этой. Не буду рассказывать как это делается в базе. Напишу как это делается в море. Для меня она, конечно, не первая, но в этом море, да. Зная, что впереди долгий отрыв от берега, и, значит, себя некому показывать, подавляющее большинство народа, стрижется наголо. Первым постригся мой подчиненный, матрос Цуба. Он это сделал еще в базе, за две недели до выхода, чем навлек на себя гнев старшего помощника, татарина по национальности, Гисматуллина по фамилии и Фаттых по имени, ярого сторонника военного  однообразия. А ту, вдруг, откуда ни возьмись появился бритоголовый, да еще матрос, да еще и без разрешения. Уж на нем старпом отыгрался. Сначала драл его как сидорову козу, на словах, перебрал весь алфавит от "А" до "Я", по всем падежам просклонял, а потом заставил раздеться догола, тут же утроив ему телесный осмотр. Старпом посчитал, что матроса заставили постричься старослужащие. Цуба только пыхтел, пытаясь что-то сказать. Но старпом ничего слушать не хотел, он говорил свое. И вот, на корабле, появляется целая толпа бритоголовых. И все к сегодняшней помывке. Времени отведено на это, три часа. Душевых на корабле было четыре: две, в которых было по одному соску, для офицеров, в офицерских коридорах, по левому и по правому бортам, одна душевая, с двумя сосками, для мичманов, она находилась в мичнанском коридоре, и одна - четырех сосковая – в носовом эшелоне, в БПК, для личного состава. На корабле было немногим более двухсот человек. Больше полусотни офицеров, около сорока мичманов и  более сотни матросов и старшин срочной службы. И вот вся эта толпа должна была помыться в этих душевых. Да, была еще и парилка, хорошо отделаная деревом, чистая и пахучая. В общим полный джентельменский набор. Помывка, по идее, должна была начаться с команды: "личному составу мыться в бане". Но, как правило, начиналась она несколько
раньше, минут, так, за 20-30. И когда проходила команда, у душевых, уже стояли очереди. Нет, не толпы, но очереди. У дверей оставалось стоять два - три человека, которые шли следующими за выходящими, а остальные ждали сидя в каютах. Пройдясь по душевым, и увидев такую картину, я решил, что лучше поработаю над своей тетрадью, а потом, через часок-другой, когда ажиотаж спадет, и толпа нетерпеливых поубавится тогда и помыться можно будет поспокойней, а главное подольше. Конечно, как в любой нормальной очереди, так и в нашей, находились умники, которым, ну просто до зарезу необходимо было мыться именно сейчас: одному на  вахту, другому на подвахту, третьему, третьему вообще не известно куда, но по его словам, ну уж очень нужно. Так с шутками и прибаутками очередь помаленьку двигалась и двигалась. В общим, как всегда воспринималось это нормально, правда, если кто проскальзывал без очереди, вслед ему неслись, недовольным, тоном высказывавания но в шутливой форме, приблизительно такого содержания: мол, как ты, такой сякой, посмел поперед батьки.... и так далее. Не знаю, что было на душе у высказывающегося, но внешне, все выглядело довольно пристойно. В основном народ не наглел. Все делалось по принципу: голые, все равны. И голых действительно было достаточно, и бродили они по кораблю толпами, особенно матросы. Было такое чувство, что это им  доставляло удовольствие. К слову сказать, что многие и спали голышом. И вот картина: идет кадр - в руках мыльница, на плече мочалка с полотенцем болтаются, а все остальное болтается само собой...., картина впечатляющая.

[Alex1957]

 Прочитал день 24.02 и как будто бы в нашей бане вновь помылся. Действительно все примерно так и проходило. Вот только недалеко от БПК был корабельный телефон ( при нас он работал) вот по нему и сообщали движение очереди. А еще любители парилки всегда старались попасть вместе с ком БЧ -5 Романкевичем Б.П. для него  трюмные пара не жалели...

[сибиряк]

23 февраля 1990 года.

Пришли с вахты четверо, и все с двух сменки. Один молодой, два - полтора года прослужившие, и этот Ковальчук - два. Один из полторашников заболел, еще вчера, но на
вахту встал. Я его освободил от приборки. Молодой матрос Волков, хороший парнишка, сразу взялся за приборку. Второй полтарашник, матрос Хамедуллин пошел тоже, молча, а вот Ковальчук, стоит и тянет резину, то то, то се. Видно же, что на нервах играет. Мол надоест тебе, мичман, и уйдешь. Так и дал бы, как говорит Слободянюк, в торец. Оно же хилое, маленькое, а гамна с верхом. А прав-то у меня, практически, никаких. Ну что ему замечание или выговор. Только если массой сможешь задавить, только так вопрос решить можно. Так и решил сделать. Говорю ему: - Зайдите ко мне в каюту, развернулся и ушел. Ковальчук за мной. Заходит. Я дверь закрываю, Поворачиваюсь к нему, и взяв рукой за рукав робы крутанул по каюте. Он как птичка полетел, перепугался, по лицу видно было, где и спесь-то делась. Говорю: - задавлю если еще так вести себя будешь,- ну конечно с приправой соленым словечком, - давай вали отсюда. Тот выскочил из каюты как ошпаренный. И все, как бабка пошептала.

НЕ ВЕРЮ! (К.С.Станиславский) 

[Вильховой Вячеслав]

Прочитал день 24.02 и как будто бы в нашей бане вновь помылся. Действительно все примерно так и проходило. Вот только недалеко от БПК был корабельный телефон ( при нас он работал) вот по нему и сообщали движение очереди. А еще любители парилки всегда старались попасть вместе с ком БЧ -5 Романкевичем Б.П. для него  трюмные пара не жалели...

       Пар поставляли котельные машинисты.

[bugor337]

23 февраля 1990 года.

НЕ ВЕРЮ! (К.С.Станиславский)  

Я, не собираюсь никого, и ни в чем переубеждать. Просто в свое время наткнулся на данный топик, а у меня на эту тему записи были. Решил выложить, ведь как бы в тему. Все, что написано мои личные ощущения, и мое личное видение всего того, что происходило тогда. Писалось походу жизни. Отставание от событий, максимум сутки. Верить, не верить дело каждого. Кстати с матросом Ковальчуком у меня после нашего разговора сложились самые добрые отношения. А запись в дневнике  была сделана почти сразу после события. Поэтому, вожможно, получилось грубовато. Я и сам на все это сейчас смотрю другими глазами. Так это сейчас, а тогда было именно так.

[bugor337]

24 февраля 1990 года. Второй час ночи. Наверху темно, хоть глаз выколи.

25 февраля 1990 года.
Первый солнечный день. Ветер, хоть и свежий, но не холодный. Слегка качает. На небе кучевые облака и солнце, а внизу голубая вода и чистая палуба. Как, все таки, это влияет на настроение. Знать бы как там дома, и можно балдеть. Только что закончили выносить ящики с сухой картошкой, из вентиляторной. Молодой дежурный но низам, не смог организовать этот вынос. Пришлось мне дураку старому, личным примером. Вымазался, как сука на пустыре. Почему как сука, не знаю, как-то само собой пришло в голову это выражение. Главное, что мое. Иду получать вино. К шестнадцати часам погода испортилась. Не зря видно кучевики собирались. Скорость шесть узлов. Почему-то тянем резину. Говорят проходить Ла-Манш будем 28-го. Небо затянуло тучами. Ветер срывает белую пену с верхушек волн, превращая ее в тучи водяной пыли. Прошли 55-й градус северной широты. На моем дежурстве затопили вентиляторную, вернее затопили ее раньше, а на моем расхлебывали. Коридор офицерский, воды было немного, сантиметра два-три всего. Ветошью
убрать - нет проблем. Но ведь и жизнь тогда не интересной будет, если без проблем-то. Пришли трюмные, и вместо того, чтобы убрать воду, а затем разобрав шпигат, искать почему он забился, они, притащив пожарные рукава, вооружили их, и начали водой, давлением килограммов этак пять, продавливать этот засор. В результате затопили вентиляторную, сам коридор, близ лежашие каюты, и
залили нижележащие помещения с аппаратурой. Пришлось всю толпу: и их, и своих задействовать для того чтобы убирать эту воду. Наконец-то сменился. Пришел в каюту. Там Тихон. Новость принес. Говорит, что Ла-Манш проходить будем завтра с утра, а 28-го Па-де_Кале. Говорят, говорят. Корабль ведь небольшой, длина всего восемдесят метров. А информации никакой. Живем слухами. "Одна баба сказала"! Был случай из прошлых морей. На баке, один остряк, запустил утку. Утка для того, конечно, должна быть хорошей и жирной, чтобы поверили. И вот пока он вышел на ют, ему самому, его же новость, уже рассказывают. Так видимо и с заходом в Ла-Манш. А вот, что завтра начнут печь свой хлеб, спиртовой, это видимо правда. Тихон ведь кок-инструктор. Это его епархия. Я
балдею от этого хлеба. Корабль встряхнуло, видимо напоролся на волну. Встряски случаются не часто. В основном, корабль, из-за небольшой длины помещается между волнами, и мягко скользя
переваливается с гребня на гребень. Только когда, бывает какое-то несовпадение, по амплитуде, тогда он врезается в вал и, сначала, как бы останавливается, словно упершись, во что-то мягкое, заныривается в этот вал, и начинает, с небольшим смещением относительно склона этого вала, лезть на вверх, в тучах брызг и водяной пыли, выныривая из него когда сам гребень уже сместился и находится в районе ходовой рубки. И тогда носовая часть корабля оголяется до самого самого того места, где киль переходит в штевень. Видел со стороны, как это делают другие. Кра-а-сиво. Зашел Слободянюк, с ножами. Пойдет их точить, в машину. Вот так и живем.

[bugor337]

25 февраля 1990 года. Первый солнечный день. Ветер, хоть и свежий, но не холодный.

26 февраля 1990 года.
Все еще Северное море. Ветер 19 метров в секунду, море 5 баллов. Утром встал около восьми, и пошел на тренировочку. отзанимался более часа, хотелось продолжать и дальше, но времени до подъема оставалось только на умывание. Значит нужно вставать раньше. На верху солнышко, хотя и часто в облаках прячется, но все равно погода ничего себе, немного штормит, но в меру. Главное солнце. Когда оно есть и настроение другое. Проконтролировал подъем, это моя первейшая обязанность по распорядку дня. В общем как нянька. Хожу за матросами как за малыми детьми, только, что не с тряпкой для подтирания, и не с горшком. До чего же измельчали наши Вооруженные силы. Когда я служил срочную такого, и в кошмарном сне никому присниться не могло. Но как видимо приснилось, и в действительность превратилось. Снова продолжаем кружиться у входа в пролив. Когда уже сунем нос туда? Вчера командир, впервые подав голос, объявил штормовое предупреждение. Ожидается ветер до 25-ти метров, и волнение до восьми баллов. И вот с утра было как бы ничего, но к полудню погода стала разыгрываться. Сейчас, когда пишу эти строки, время 11 часов 50 минут, наверху то ли туман, то ли кто его знает, что такое, может водяная пыль, но ветер более 20 метров и волнение баллов шесть, а может быть и семь. Что ветер больше 25-ти метров я знал из опыта. В 1986 году, мы штормовали и ветер тогда достигал 25 метров в секунду, так вода, при том ветре была седая от пены, а сейчас она белая. Снова начало качать, и снова появилась
вода в коридоре. Обед прошел почти спокойно, если не считать маленького инцедентика случившегося со мной. Зашел я в гарсунку,  налил себе компот и иду на выход. В это время происходит два события: корабль валится на левый борт, и мичман Игнаткин,
место которого было рядом с дверью в гарсунку, встал со своего места, налил в свою миску борщ, и с миской, полной горячего борща, развернувшись стал, кому-то за соседним столом что-то показывать. В момент, когда это происходило, я начал движение, со стаканом в руке к своему месту. Корабль проваливается вниз, палуба уходит у меня из-под ног, я срываюсь и бегу со стаканом в руке вперед, а на дороге Игнаткин со своим борщем. И мы сталкиваемся. Стакан с компотом вырывается у меня из руки. Часть содержимого стакана осталась на мне, остальное перепрыгнуло на Игнаткина, а стакан полетел дальше, к моему месту. Как Игнаткин удержал свой борщ, не знаю. Видимо есть сильно хотел. Я уже не говорю как повезло тем кто сидел там куда бы полетела миска не удержи ее Игнаткин. Вот и все,  остальное – прошло тихо и спокойно. После обеда вышел на ют, постоял, посмотрел. Оказывается туман был вовсе не туман, а дымка. Солнце просматривается сквозь нее освещая матовым светом белые как молоко водяные бугры вспучившегося моря.Они кажутся аснеженными сопками, размытые дымкой гребни – кустарником, в общим, я вижу полнейшую аналогию с нашим северным, зимним ланшафтом в пургу. и сходство, скажу я, поразительное. Как быстро, все это, так разыгралось. Когда я разливал вино личному составу, штурманский радиометрист, пришедший с вахты, сообщил, что ветер усилился до тридцати пяти метров в секунду, а прорывы достигают сорока. Такого я еще не видел. Сразу после обеда сыграли тревогу. Так называемую штормовую . Это для того, чтобы проверить личный состав, осмотреться в отсеках, проверить и закрепить то, что еще не проверено, и не закреплено. Дымка рассеялась. и солнце появилось во всей своей красе огромным, ослепительным кругом. В водяной пыли заиграла радуга, раньше размытая дымкой, резко очетрилась граница между небом и летающей над водой
водяной пылью, еще более усилив сходство с заснеженной тундрой, над которой, ветер гонит поземку. Стою у иллюминатора смотрю. Красота, глаз не оторвать. Хоть и круговерть, а с солнышком все равно веселее. Жутковато как-то было бы, без него. Прошло два часа. Наконец-то мастер дал отбой тревоги, объявив, почему-то готовность номер два. Ну два так два. Хоть три, все равно от поста дальше десяти метров не отойдешь. Каюта там. Дали команду, "от мест отойти". Пошел в каюту. Там уже сидели все наши. Чай попили, так, что мне пришлось пить его, самому. У Слободенюка отличное варенье из лесных ягод. Попил чаю с баранками, помыл чашку, сел в кресло поджав нону под себя, и задумался. Во время тревоги, разговорился с инженером, и оказалось, что в случае, так называемых, форс-мажорных обстоятельств, а по-просту при необходимости подать сиглал "SOS", мы не можем выйти в эфир на международных частотах. Не дай Бог, что случится! Это пока свяжутся с Москвой, пока там разберутся в чем дело, если разберутся, пока примут решение, а как у нас принимают  решения я знаю. Далее какое решение будет принято. У них там в кабинетах и сухо и тепло. В общим одна надежда на Бога. Во время ужина, снова один матрос упал, неся бачек с кашей и подливой. Развезло на половину коридора. Но все равно, не сравнить с тем, что было в столовой в начале моря Еще с утра выход на верхнюю палубу был запрещен. И мусор который сразу выбрасывали за борт, начал скапливаться в коридоре. Его там просто складывали. А этот коридор, мой объект приборки, и захламлять его сильно, не хотелось. Выйти наверх, труда не составляло. Ветер хоть и сильный, но волны были не высокие, говорят это от того, что море здесь мелкое. Да и борта у  нас высокие. Можно было, взяв матросов, все это в один момент убрать. Но здесь был один нюансик, Почти все мои матросы были в  море первый раз, первый раз штормовали и наверх выходить, вроде как и страшновато, но уж очень хочется, интересно ведь увидеть большие волны. Ну как это, был в море и волн не видел. Правда мусор никому выносить не хочется. Ну и я, чтобы не подавать им явного примера в нарушении приказания старпома, потом они же меня, в это мое нарушение, и носом ткнут, запросил "добро" у старпома, объяснив ситуацию и заверив, что лично контролировать процесс будут. И вот взяв нескольких человек мы вынесли все это дерьмо. Все прошло без проблем. После ужина сидели в каюте и занимались травлей. Вдруг заходит Зам. С чего бы это? Зам начал говорить о службе. Тут все понятно. Из трех старшин команд с большим количеством личного состава у нас в каюте обитало два. Разговорились. Говорили о жизни, о том, о сем. Потом Зам, почему-то заявил, что, мол командир БЧ связи, завалил отдельные моменты в работе с личным составом,. Какие, моменты, в чем? Я не понял, да оно мне и не нужно было. Дальше он начал говорить о Закарпатье т.е. о шефах, потом анекдоты пошли, потом перешли на женщин, потом на жен. Говорили о верных и о не верных, что и от кого зависит. Так прошло время почти до самого чая. Чего хотел Зам так и осталось неясным. Может просто поговорить ему не с кем было